После нас. Андрей Грешнов

я, к счастью, не родственник, это просто совпадение фамилий, – ответил собеседник, нажав на столе кнопку вызова своего помощника. Вскоре в кабинет вошел рослый офицер, прекрасно говоривший по-русски. В свое время он учился в СССР, а в афганской армии во время революции служил замполитом одной из воинских частей. Мы обменялись контактами, и с тех пор я имел доступ в МО, где впоследствии познакомился со многими офицерами, учившимися в свое время в Советском Союзе. Забегая вперед, расскажу, что год спустя, уже совсем освоившись, перед различными пресс-конференциями, проходившими в комплексе зданий Минобороны, я проводил с солдатами и офицерами самочинные пятиминутные политзанятия, в ходе которых рассказывал им о вредоносности США и НАТО для судеб их отчизны и военной помощи братского СССР, правопреемником которого сегодня является Россия. Солдаты слушали меня, открыв рты, а вот офицеры только посмеивались в усы.

      – Да-да, хорошо помним, как вы нас тут бросили на растерзание душманам, – сказал мне однажды один из офицеров, служивших в Герате и слушавший мою краткую политинформацию. – Я был вынужден в то время бежать с семьей в Иран и жить там в лагере беженцев. Так что не надо о больном.

      Но, несмотря на затаенную обиду, многие офицеры, в том числе из пресс-службы, частенько зазывали меня в свой кабинет на чай, прося рассказать истории из моей прошлой афганской жизни. Я рассказывал и попутно задавал много вопросов о судьбах людей, с которыми приходилось сталкиваться в те достославные времена. Они мне с готовностью рассказывали и о них, и о себе. Так что уже довольно скоро я знал, на кого там можно положиться, с кем можно иметь дело, а с кем лучше не надо. Поведали они мне много интересного и о самом Азими, семья которого в то время жила в Иране. По старой привычке я почти ко всем обращался как к «рафикам» (товарищам). Например, рафик Нур! Или рафик Азими! Очень многим это нравилось, так собеседники сразу и безошибочно определяли во мне «шурави» и становились раскрепощенными и словоохотливыми. Не очень нравилось такое обращение только самому Азими, который через пару лет отвел меня в сторонку и тихо попросил называть его «ага» (господин), так как, по его словам, многие недоумевали, почему бывший моджахед вдруг стал товарищем коммунисту.

      Тем не менее стоит признаться, что Азими относился ко мне хорошо, а сотрудники его управления всегда оказывали мне посильное содействие при освещении разного рода событий или официальных мероприятий. Не было ни одного случая, чтобы мне не позвонили из Минобороны, когда намечалось какое-нибудь официальное или неофициальное действо. Помимо прочего, укрепляя связи с товарищами в армии посредством личных контактов и маленьких подарков, я стал добывать больше полезной для себя и работы информации. Меня стали узнавать на КПП дежурные офицеры, и даже тогда, когда в самый разгар террористической вакханалии машины местных и иностранных журналистов перестали пускать на внутреннюю стоянку Минобороны, для меня делали исключение.