Итак, любовь отца – обусловлена, она «не просто так, потому что ты есть», она «за что-то». И в этом – и горе, и счастье ее. Трагичным является то, что она не дается за сам факт существования ребенка, она может быть только заслужена, а также и утрачена, если человек сделает не то, что от него ожидают. Сама суть отцовской любви, а также благосклонности маскулинного единого Бога заключается в том, что послушание становится высшей добродетелью, а неповиновение – главным грехом. Благом же отцовской любви является то, что она находится в пределах контроля самого чада, ее можно добиться, заслужить (в отличие от неподконтрольной материнской), если следовать установленным правилам[13]. Однако эти правила, как утверждает Фромм, становятся понятны не ранее, чем к пяти-шестилетнему возрасту.
Так вот, Риму и Византии накануне крещения уже исполнилось шесть, Руси же было едва ли полтора!
К вопросу психовозрастных стадий развития этноса мы еще неоднократно вернемся в последующих главах. Пока же просто попробуем представить, каково приходится двухлетнему малышу, когда к нему вдруг начинают предъявлять те же требования, что, скажем, к шестилетнему.
Это предложение – не пустая риторика. Я абсолютно серьезно прошу вас, Читатель, сейчас оторваться от книги на несколько минут и представить двухгодовалого ребенка, на которого вдруг обрушились требования, соответствующие старшему дошкольному возрасту. Представьте малыша, которому вместо «Курочки Рябы» читают душераздирающего «Льва и собачку», которому отныне не положено играть в песочнице, а вместо этого требуется собирать конструктор еще столь неумелыми ручками, а также помогать маме и папе мыть посуду, протирать пыль, уметь считать и читать по слогам. Что же до правил и запретов, непонятных двухлетнему, то здесь действует юридический принцип: «Незнание закона не освобождает от ответственности».
Как живется такому малышу?
Прошу вас, Читатель, не поленитесь, прикройте книгу и ответьте обстоятельно на этот вопрос. Сделайте это в собственных терапевтических целях.
Полученный ответ касается всех нас: русских, белорусов, украинцев, а также в немалой степени обрусевших немцев, татар и т. д. Это касается всех нас вместе и каждого в отдельности. Все те фантазии, что пришли вам относительно травмированного малыша, живут в глубинах именно вашего бессознательного, все это – лично ваше архетипическое наследие. Этот страх, непонимание происходящего, знание: что бы ты ни сделал, все равно все будет не так, как надо, упование лишь на счастливый случай и везение вместо собственных сил, старательное бездействие до тех пор, пока вконец не прижмет, – вот архетипические корни того самого