– Это особенная дверь, и называется она по-особенному, – он щурится. – Знаете, как я называю эту дверь? – (Вот опасный момент, все может кончиться провалом, но брат умеет держать паузу, его молчание в высшей степени красноречиво.) – Я ее называю… – Снова пауза; он глядит вбок, в темноту, потом снова – на свет: – Входной дверью!
И вновь звучит смех, на этот раз в нем облегчение. Рассказчик впервые улыбается, но в улыбке нет веселья, это всего лишь растянутые губы.
– Может быть, такие двери есть и в ваших домах. – Брат отступает, лампы гаснут, и он делает полукивок-полупоклон. – Меня зовут Льюис Макхоун. Спокойной ночи.
Он уходит под бурные аплодисменты, даже под овации.
Я отрываю взгляд от телевизора, смотрю на соседей по комнате.
– А че, нехило. – Гав откупоривает новую банку сидра.
– Нормуль, – соглашается Норрис и хлебает из своей банки. – Концовочка – в кайф, меня даже на мандраж пробило, чес-слово. Он че, в натуре твой брат?
Я зло гляжу на экран, где бегут титры, – конец телепередачи. Льюис в ней хохмил последним.
– Да. – Я плющу в ладонях пустую банку из-под «экспортного». – Да, это мой брат.
По экрану ползут титры. Раздавленная тара летит в мусорное ведро. Точнее, мимо ведра.
Банка ударяется о стену, катится по полу и брызгает выдохшимся пивом на истертый ковер.
Я стою в книжном магазине, читаю про волшебную ночную рубашку. На глазах слезы.
По плечу хлопает чья-то ладонь. Я торопливо кладу книжку на стопку таких же, выдергиваю из кармана носовой платок и, поворачиваясь, прижимаю его к лицу, сморкаюсь.
– Идем, копуша, – говорит, улыбаясь мне сверху, мама. Взгляд падает на стопку книг. – А, решил наконец папины сказки почитать? С чего бы вдруг? – Не дожидаясь ответа, она обнимает меня за плечи и выводит в зал отправления. – Идем, пожелаем дяде Рори счастливого пути.
– Идем, – хлюпаю я носом.
Мама хмурится:
– Прентис, ты что, плачешь?
– Нет! – Я неистово мотаю головой и запихиваю в карман носовой платок.
Мама улыбается. Чувствую, как снова подступают слезы, от них щиплет глаза.
– Прентис! – Дядя Рори хватает меня в охапку и отрывает от пола. – Ого, какой большой вырос! Скоро и поднять тебя не смогу.
Вот и хорошо, думаю, а то неприлично как-то. Я его обнимаю, но это для того, чтобы лицо спрятать, а не от огорчения по поводу дядиного отлета.
– Ну вот, – слышу мамин голос. – Кажется, слезинку-другую мы все-таки уронили.
– Да с чего бы нам их ронять? – смеется дядя Рори, ставя меня на пол перед собой, но не отпуская.
Его широкое лицо, обрамленное вьющимися темно-рыжими волосами, кажется счастливым и добрым. Мне хочется ударить и дядю, и маму, а может, залиться слезами и обнять обоих. Пожалуй, я не прочь и обнять их, и побить.
– Подбери сопли, мужик, – смеется