облегчение, в один прекрасный день узнав, что Освальд уже застолблен, будучи помолвлен с девушкой по имени Ивонна, отец которой имел какое-то отношение к телевизионной промышленности. И романист сразу же предстал перед ним в ином свете. Освальд Стоукер, убедился он, был отличнейшим типчиком, с которым у него вполне могла завязаться чудесная дружба, и когда однажды под вечер он явился в Балморал запросто и застал Освальда в гостиной с Гермионой, то тепло пожал ему руку и справился о его здоровье.

      – Здоровье у меня, – сказал Освальд Стоукер, поблагодарив его, – в настоящий момент превосходное, но кто может предсказать, как я буду чувствовать себя в этот час завтра? Сегодня вечером мне предстоит тяжкий труд, Муллинер. Рассел Клаттербак, мой американский издатель, сейчас в Лондоне, и я обедаю с ним. Вы когда-либо обедали с Расселом Клаттербаком?

      Огастес ответил, что не имеет удовольствия быть знакомым с мистером Клаттербаком.

      – Это нечто! – мрачно сказал Освальд Стоукер и вышел за дверь, покачивая головой.

      Новоявленная симпатия к романисту побудила в Огастесе опасения за него. Он сказал, что Освальд как будто чем-то расстроен, и Гермиона вздохнула:

      – Он думает о том, как в последний раз обедал с мистером Клаттербаком.

      – И что произошло?

      – Он ничего толком не знает. Говорит, что вечер стерся из его памяти. Помнит только, как на следующее утро проснулся на полу своей спальни и тут же взлетел до потолка, потому что с подоконника на него чирикнул какой-то воробушек. Набил огромную шишку, жаловался он мне.

      – Вы хотите сказать, что накануне вечером он переложил?

      – Все как будто указывает на это.

      – Ай-яй-яй!

      – Вы шокированы?

      – Должен признаться, отчасти да. Никогда не мог понять, какое удовольствие люди находят в спиртных напитках. Лимонад освежает куда больше.

      – Но ведь вы совсем другой.

      – Наверное.

      – Вы такой безупречный и уравновешенный, – сказала Гермиона, устремив на него тот особый задумчивый взгляд.

      Огастес решил, что большего ободрения ему не требуется. Он попытался – безуспешно – взять ее маленькую ручку в свои.

      – Гермиона, – сказал он, – я люблю вас.

      – Да? – сказала Гермиона.

      – Вы согласны стать моей женой?

      – Нет, – сказала Гермиона.

      Огастес в изумлении уставился на нее:

      – Нет?

      – Нет.

      – То есть вы хотите сказать, что не согласны стать моей женой?

      Гермиона сказала, что это точнейшее резюме того, что она хотела сказать. Потом задумчиво поглядела на него, слегка содрогнулась и вышла из комнаты.

      Весь день напролет и добрую часть ночи Огастес сидел у себя дома и угрюмо размышлял о необъяснимом поведении любимой девушки. И чем больше он размышлял, тем более загадочным оно казалось. Она поставила его в тупик. Он произвел ревизию своего поведения за