– Но неужели это правда, сударь? – промолвила она снова, останавливаясь и замирая от страха. (А что, если это вдруг окажется ошибкой, – а она-то так радовалась, поверив этому!) – Вы в самом деле знаете латынь?
Эти слова задели гордость Жюльена и вывели его из того сладостного забытья, в котором он пребывал вот уже целые четверть часа.
– Да, сударыня, – ответил он, стараясь принять как можно более холодный вид. – Я знаю латынь не хуже, чем господин кюре, а иногда он по своей доброте даже говорит, что я знаю лучше его.
Госпоже де Реналь показалось теперь, что у Жюльена очень злое лицо, – он стоял в двух шагах от нее. Она подошла к нему и сказала вполголоса:
– Правда, ведь вы не станете в первые же дни сечь моих детей, даже если они и не будут знать уроков?
Ласковый, почти умоляющий тон этой прекрасной дамы так подействовал на Жюльена, что все его намерения поддержать свою репутацию латиниста мигом улетучились. Лицо г-жи де Реналь было так близко, у самого его лица, он вдыхал аромат летнего женского платья, а это было нечто столь необычайное для бедного крестьянина, что Жюльен покраснел до корней волос и пролепетал едва слышным голосом:
– Не бойтесь ничего, сударыня, я во всем буду вас слушаться.
И вот только тут, в ту минуту, когда весь ее страх за детей окончательно рассеялся, г-жа де Реналь с изумлением заметила, что Жюльен необыкновенно красив. Его тонкие, почти женственные черты, его смущенный вид не казались смешными этой женщине, которая и сама отличалась крайней застенчивостью; напротив, мужественный вид, который обычно считают необходимым качеством мужской красоты, только испугал бы ее.
– Сколько вам лет, сударь? – спросила она Жюльена.
– Скоро будет девятнадцать.
– Моему старшему одиннадцать, – продолжала г-жа де Реналь, теперь уже совершенно успокоившись. – Он вам почти товарищ будет, вы его всегда сможете уговорить. Раз как-то отец вздумал прибить его – ребенок потом был болен целую неделю, а отец его только чуть-чуть ударил.
«А я? – подумал Жюльен. – Какая разница! Вчера еще отец отколотил меня. Какие они счастливые, эти богачи!»
Госпожа де Реналь уже старалась угадать малейшие оттенки того, что происходило в душе юного гувернера, и это мелькнувшее на его лице выражение грусти она сочла за робость. Ей захотелось подбодрить его.
– Как вас зовут, сударь? – спросила она таким подкупающим тоном и с такой приветливостью, что Жюльен весь невольно проникся ее очарованием, даже не отдавая себе в этом отчета.
– Меня зовут Жюльен Сорель, сударыня; мне страшно потому, что я первый раз в жизни вступаю в чужой дом; я нуждаюсь в вашем покровительстве и еще, чтобы вы прощали мне очень многое на первых порах. Я никогда не ходил в школу, я был слишком беден для этого; и я ни с кем никогда не говорил, исключая моего родственника, полкового лекаря, кавалера ордена Почетного легиона, и нашего кюре, господина Шелана. Он скажет вам всю правду обо