– За такие вещи, кнопка, дают минимум пятнадцать лет, а то и пожизненно. Выйдешь в сорок – на вид старуха старухой с трахомой, гонореей и туберкулезом. Стоит ли игра свеч? Ведь он и так умрет, и скоро умрет, не беспокойся. Он ведь намного старше тебя. Придется только чуть-чуть подождать. В самом крайнем случае найдешь другую работу с большим заработком, снимешь комнату и переедешь…
Голос, произнесший все это, был мужской, мягкий, какой-то обволакивающий, парализующий и волю, и ум. Ангелина подняла глаза: за соседним столиком в полушаге от нее сидел мужчина в дорогом черном кашемировом пальто и пестром шелковом кашне. Он был похож на иностранца. Волосы у него были светлые – какого-то ненатурального платинового оттенка. Взгляд был прикован к лицу Ангелины – она даже моргнула, точно ресниц ее внезапно коснулась легкая паутина.
– Дай бутылку мне, – сказал незнакомец и протянул руку. – Так будет лучше для тебя, поверь мне.
Ангелина резко поднялась – пластиковый стакан с недопитым кофе опрокинулся, коричневая лужица растеклась по столешнице, закапала на пол. Ангелина глубоко вздохнула и… села обратно. Потом она как бы со стороны увидела свою руку, сжавшую бутылку, – вот она тут, на столе, а вот уже тянется к незнакомцу.
Он забрал бутылку, усмехнулся уголками красивых губ и сунул ее в боковой карман пальто.
– Вы что… читаете чужие мысли? – спросила Ангелина хрипло. – Я в это все равно не верю, слышите вы?
– Не веришь во что? – спросил незнакомец. По возрасту он годился ей в отцы – нет-нет, уже потом ей всегда хотелось думать – не в отцы, в старшие братья. У него было моложавое, мальчишеское лицо, покрытое сеткой мелких морщинок. Ангелине хотелось на него смотреть.
– Во что? – повторил незнакомец и улыбнулся.
– В такие дурацкие фокусы.
– Ну и ладно. Я разве прошу тебя верить? Бутылка-то уже и так у меня, – он снова улыбнулся. – А ты сейчас дашь мне слово, что не пойдешь покупать другую и вообще выбросишь подобные мысли из головы.
– Какие мысли? Вы о чем? Да вы вообще кто такой?!
Этими тремя отчаянными вопросами прежняя жизнь Ангелины Зотовой закончилась, и началась жизнь другая. Насколько же разными они были!
Отец остался цел-невредим. Он по-прежнему напивался почти каждый вечер. Но Ангелину не бил, только ревел на кухне злобно и бессильно. Бессильно – вот странно-то… Впрочем, к странности этой Ангелина быстро привыкла – ведь он сказал ей еще тогда, когда они вместе вышли из «Макдональдса»: « Не бойся, отец тебя больше пальцем не тронет. Я клянусь тебе, хотя ты, наверно, и в клятвы