– От нервов, – говорил капитан Елхов.
А в голову лезли мысли о расстреле, сжималось дыхание.
– Как теперь расстреливают? – спросил он капитана.
Елхов не ответил, зато доходчиво объяснил другой сосед:
– Очень даже просто. Поставят на край ямы и шарахнут в затылок. Если из «нагана», то полбеды, а винтовка башку разнесет, мозги в разные стороны. Будешь лежать, пока яму не заполнят такими же дураками. Когда вспухнешь как следует, тогда землей засыпят.
В интересный разговор вмешались уголовники. Плели несусветное: приговоренным мажут лоб зеленкой, перед смертью спрашивают последнее желание и дают закурить. Елхов морщился – блатная рисовка его раздражала.
– Зеленку на тебя тратить. Пальнут в грудь или спину и как зовут не спросят.
– Меня в грудь нельзя. И в спину тоже, – хвастливо заявил старший из воров. – Глянь сюда.
Он снимал рубашку и показывал синий от татуировок упитанный торс. На левой стороне груди был выколот портрет Сталина, а на левой лопатке изображение Ленина. Верховный Главнокомандующий смотрел строго и осуждающе, а Ленин со скошенной бородкой хитро усмехался.
– В вождей целиться нельзя. Закон! – провозглашал вор и просил папиросу. – Давай курнем, товарищ капитан.
Елхов снова морщился, но доставал из кармана пачку. Ему передавали с воли хорошие папиросы, комбат был заядлым курильщиком. Мог ничего не есть, но папиросы выкуривал до мундштука. Не очень веселые разговоры шли о Сталинграде. Самострел с загнивающей рукой сообщил, что пополнение идет за Волгу день и ночь, а назад никто не возвращается.
– Прорва, – качая руку, рассуждал он. – Людей гробят тысячами, и просвета не видно. Я считаю, надо…
– Как же тебя врачи вычислили? – перебили его.
– Надо было через буханку хлеба стрелять, а хлеб мы с дружком съели. Пальнули через полотенце, вот и остались следы пороха. И ведь не лечат, сволочи.
– Чего тебя лечить? На том свете выздоровеешь.
Сидение в подвале закончилось внезапно. Ничего не объясняя, четверых человек рано утром вывезли за поселок. Опомниться не давали. Едва не пинками стащили с кузова полуторки и поставили на краю ямы. Вокруг стоял в строю батальон, а может, полк.
Борис с ужасом заглянул в могилу, рядом переминался самострел. Капитан Елхов и насильник Геша возвышались над остальными и казались спокойными. Геша воспринимал происходящее с запозданием, морщил лоб, соображал, почему собралось столько людей. А старый вояка Елхов уже подготовился к худшему для себя варианту.
Приговор читал военюрист в звании полковника. Вернее, приговоров было четыре, из экономии объявляли заключительную часть, но чтение длилось долго. Самострел впал в ступор, тряс здоровой рукой, шарил глазами по лицам присутствующих. До Геши стал доходить смысл, он нервничал и вертел головой. Борис от напряжения неожиданно зевнул, сердце бешено колотилось, на лбу выступил пот. Он сделал полшага вперед, а Елхов тихо произнес:
– Не надо, Борька…