– Дай дух перевести…
Тем часом Кикимора княгиню укрыла покрывалом, сотканным из горюн-травы, осыпала мхом – льном кукушкиным – и обложила пеной морской. И травы эти, словно губка, впитали в себя и пот, и кровь, и душу. Плоть ровно вспенилась, взбурлила и лежала горой: чудилось, тронь – и потечет как тесто из квашни. Владычица же вод чуть дух перевела, омыла свои ноги в шайке и влезла на полок.
– Пора! Вроде поспела…
И принялась месить княгиню ногами, как глину месят, когда бьют печь. Под пятой ее княгиня лишь стонала, стискивая зубы, и не могла дыхнуть. Старуха промесила тело, а Кикимора тем временем волосы свои связала в веник, макнула в кипяток – так что зеленый дым возреял! – и принялась нахлестывать княгиню.
– Наддай! Наддай! – бодрила ее владычица Путей водных. – Не жалей косм-то, отрастут!
Кикиморины волосы иссекали плоть. Дурной, душный воздух вскипал на теле и обращался в дым. Старуха в тот момент готовила какое-то питье – колдовала над травой, бормотала над огнем и сливала их в одну чашу. Плоть княгини уплотнилась, сбилась в тугой жгут, но, бесчувственная, не имела живительных сил, будто земля холодная.
От медных косм Кикиморы одни охвостья…
Потом княгиню осыпали цветами – ромашкой, васильком и буквицей. Перед взором своим она позрела пчелку, что ползла в цветах и сбивала ножками пыльцу с тычинок. И разум медленно сузился, сжался вместе со взором, и огромный мир стал размером с цветок.
И так стоял невесть какое время…
И минул прежде век – пришла в себя княгиня.
Лежала она на ложе, устланном травой. Вниз лицом, раскинув руки, словно забитая птица. Над рекою Ра сияла радуга, и не роса была на травах – се дождь промчался над землей!
В небе же, выше радуги, кружил одинокий сокол…
Княгиня встала на ноги и обнаружила, что нет на ней свычных одежд, лишь длинная беленая холстина покрывает тело с головы до ног, ровно детская пеленка. И само тело сделалось невесомым, всякое движение легко, ничего не стесняет: будто она плывет, как рыба в море. Вокруг же – ни души, только птицы поют над головой.
Завороженная таким преображением, княгиня робким шагом пошла к воде, а на берегу уж ни баньки нет, ни старухи с Кикиморой; один лебединый князь, изогнув шею, сидит на воде и играет струями.
Склонилась княгиня к священной реке и замерла. Из светлых вод, как из зерцала, глядел девичий лик…
Как стебель из молодой почки на старом дереве, родился обновленный облик, и пропала неведомо куда давнишняя горечь лет – будто грозовая туча свалилась с небосклона за окоем и обнажила солнце. Уж так было приятно любоваться собой, помня о том, что все сие – не сон, не грезы чудные.
Но чары вод реки-зерцала разбил крылами лебединый князь. Кликнул призывно и поплыл противу струй. Княгиня