Немного погодя они вышли на сырую полянку, и Неева принялся обнюхивать траву и приглядываться к ней единственным здоровым глазом, а потом начал быстро копать, вытащил что-то белое толщиной в человеческий палец и начал аппетитно хрустеть, усердно работая челюстями. Мики удалось схватить порядочный кусок белой штуки, но она явно не пришлась ему по вкусу. Ему показалось, что он жуёт деревяшку, и, покатав непонятный предмет во рту, он брезгливо его выплюнул, а Неева с довольным урчанием доел корешок до последнего кусочка.
Они пошли дальше. Два томительных часа Мики следовал за Неевой, и по мере того как опадали опухоли на его теле, пустота в его желудке становилась всё больше. Голод превращался в мучительную пытку. Но он не находил никакой еды, хотя Неева на каждом шагу обнаруживал какие-то свои лакомства. К концу этих двух часов список кушаний, поглощённых медвежонком, достигал внушительных размеров. В числе прочего он включал десяток зелёно-чёрных жуков, бесчисленное множество других насекомых, как твёрдых, так и мягких, целые селения рыжих и чёрных муравьёв, несколько жирных личинок, извлечённых из глубины трухлявых пней, горсть улиток, лягушонка и яйцо-болтун, извлечённое из покинутого гнезда куропатки, свившей его на земле под густым кустом, а из растительных блюд – две порции съедобных корней и одну заячью капусту. Время от времени он сгибал молодые топольки и отъедал нежные верхушки. Ещё он совал в рот все натёки еловой и сосновой смолы, какие успевал заметить, а иногда разнообразил завтрак молоденькой травкой.
Мики вслед за ним перепробовал немалую часть его рациона и съел бы лягушонка, если бы Неева его не опередил. Сосновая и еловая смола залепила ему зубы и была такой горькой, что его чуть не стошнило. Понять, чем улитки отличаются от камешков, он так и не сумел, а так как пробовать жуков он начал с так называемого жука-вонючки, то повторить этот опыт больше уже не рискнул. По примеру Неевы он откусил верхушку молодого побега, но