– Да, Илья, я убийца. Слышишь – убийца мужа. Я не душила и не рубила своего мужа. О! Нет, нет, но я попустила его убить. Я дала молчаливое согласие, я сделалась сообщницею. Ты знал Серикова, моего бывшего сожителя. Я жила с ним еще при покойном муже. Ах, он… он предложил мне… Он сказал мне, что какой-то Макарка-душегуб может дать мне свободу, может приготовить моему мужу могилу под тремя березами на берегу Волги; мы будем свободны, счастливы, будем наслаждаться жизнью – мы еще так молоды. Я слушала его. Я не кричала, не пошла предупредить мужа. Я упала в обморок. А на другой день мужа не стало. Сериков уверял меня, что муж уехал в Петербург, оттуда в Америку, что он погиб на корабле. Я не верила, но хотела верить, молчала. Я готовилась выйти замуж за него, я любила – и эта любовь заглушала совесть. Но суд Божий не допустил этого. Сериков умер, не назвав меня своей женой. Потеря любимого человека подавила во мне все другие заботы и мысли. Я вовсе не думала о покойном муже. Я жила в каком-то опьянении. Вы посватались. Я приняла предложение. Как-то все это совершилось само собой. Точно корабль, который потерял все снасти, – и волны бросают его, куда хотят. Так и я. Но корабль ищет, молит спасения, а мне было все безразлично. Я не жила, а прозябала.
Елена Никитишна смолкла. Коркин слушал ее с напряженным вниманием, и лицо его становилось все мрачнее. Сам того не замечая, он как будто перестал видеть в говорившей свою нежно любимую жену. Перед ним была преступница, сообщница какого-то Макарки-душегуба, случайно попавшая в его дом. Ему казалось, что и он в том же положении, как первый муж этой женщины. Об этом говорили ее странное поведение за последние дни, записка, которую она ему не показала. Постоянные заботливые вопросы о здоровье Куликова. Что все это значит? Может быть, Куликов исполнял роль Серикова? Может быть, они порешили уже отравлять его медленным ядом?
И по мере того, как эти мысли вихрем неслись в голове Коркина, росло его презрение к этой женщине; он выпустил ее руки из своих, инстинктивно отодвинулся и смотрел без всякого участия на ее страдания. Она была ему в эту минуту чужая. Елена Никитишна очнулась:
– Вот видишь, Илья, ты признаешь меня убийцей! И ты меня уже обвиняешь! Ты не веришь мне, моей искренности! Я сваливаю вину на покойного. Я лгу! Я одна во всем виновата! Я сама, с помощью Макарки, умертвила мужа, чтобы получить свободу! О, боже, боже!
Коркин схватился за лоб, испугавшись своих мыслей и отгоняя вздорные подозрение.
– Глупости! Лена, ты мужа неспособна убить. Кто же поверит, что ты могла умертвить своего мужа. Не бредишь ли ты? Скажи, что все это плод твоей болезненной фантазии! Забудь все это!
Елена Никитишна отрицательно покачала головой.
– Я не в бреду. Увы! Все, что я говорю