– Обойдетесь мухомором, Иван Архипович! Вы, кажется, большой знаток по этой части? – ответил Зарудный, не оборачиваясь.
– Мухомором? – Андронников выпрямился в седле. – Нет, пардон, батенька! Мне целовальника-плута подавай, не то таких чудес натворю, что не сдобровать ни вам, ни вашему скареду губернатору. – Он грозно надул щеки, сгреб в кулак бороду и сказал, скрывая шутку за грозностью тона: – Англичанин вас пушкой возьмет, а я лес зажгу – все лето полыхать будет…
В землемере еще играл вчерашний хмель. Он долго чертыхался, морща крохотный нос. Но Зарудный, отдавшись своим мыслям, не отвечал.
– Молчите, голубчик? – наседал землемер. – Мрачны, как демон ночи. Неужто некая прекрасная незнакомка, этакая простоволосая Хлоя, прогнала вас?
– Вы не ошиблись, я отвергнут, – ответил Зарудный шутливо, в тон.
– Несчастный! – воскликнул Андронников. – Зачем же понадобился вам я?
– Якуты говорят: путешествие любит спутников.
– Ишь ты, якуты, а изрекают что Вольтер!
– А еще они говорят, – усмехнулся Зарудный, – молчаливый всегда слывет умным.
Андронников разразился темпераментной проповедью о варварских народах, которые человечество на собственный позор и несчастье хочет извлечь из «пещер и дебрей» в цивилизованный, просвещенный мир; о том, что наступит час, когда «систематический англичанин» и «пивообильный пруссак», убоявшись за свои очаги и соблазнив на ратные подвиги «забывчивого француза», положат предел всяческому вольнодумству; наконец, о том, что в этом предприятии означенные народы встретят полную поддержку всемилостивейшего самодержца, поелику он «не то чтобы совсем русский, однако ж и не полный немец».
Подобную речь Андронников не решился бы произнести ни в чьем другом обществе.
Анатолий Иванович слушал землемера, но перед его глазами все время стояла Маша Лыткина. Нет, Маша не отдаляла его от себя. Она по-прежнему радостно встречала его на вечерах у Завойко, в порту или на заросших травами улицах Петропавловска. С прежней жадностью она слушала его рассказы о Камчатке, о жизни охотников, о любопытных повадках морских животных. В синих глазах Маши можно было прочесть то же чувство благодарности и восхищения, которыми они загорелись в тот памятный вечер, когда Зарудный рассказал ей о счастливой примете, связанной с маленькой серой птичкой.
В Зарудном Маша нашла друга и единомышленника. Он понимал ее тоску по осмысленной, деятельной жизни, находил такую жизнь единственно нормальной и естественной. Зарудный рассказывал ей о жизни в Сибири, об учителе, находил для нее в своей библиотеке разрозненные номера журналов, – покажи он их ей несколько лет назад, Маша нашла бы их скучными, а теперь они заставляли ее, несмотря на протесты матери, просиживать