Он вперился в меня, сдвинув свои густые черные брови.
– Не вы его выбирали, сэр, – проговорил он надменно, – и не вам его носить.
– Темляк на вашей шпаге тоже безобразен донельзя, – продолжал я. – И мне не по душе такие новехонькие, усыпанные драгоценными камешками ножны. Мои, как видите, довольно потерты.
– Вижу, – сухо произнес он.
– А еще мне не нравится форма фестонов и дырочек, украшающих ваш камзол, – заключил я. – Я мог бы привести их в большее соответствие с моим вкусом. – И я коснулся дорогого бархата его одеяния кончиком своей рапиры.
Толпа зашумела. Губернатор бросился вперед и закричал:
– Капитан Перси, опомнитесь! Вы в своем уме?!
– В своем, – отвечал я, – просто мне не нравится французская мода; а также те англичане, которые ей следуют. По-моему, у них не все чисто с происхождением.
Удар попал в цель. Ни для кого не была секретом история женитьбы покойного отца лорда Карнэла на горничной супруги французского посла.
В толпе раздались восхищенные возгласы. Карнэл выхватил свою шпагу, рука его тряслась. Мой клинок также был обнажен, но упирался острием в землю.
– Ты мне за это заплатишь, – выдавил из себя фаворит и вдруг безо всякого предупреждения сделал резкий выпад. Не будь он так ослеплен яростью, я был бы убит и длинный счет обид, которые нам предстояло нанести друг другу, оборвался бы в самом начале. Но я отклонился – и в следующее мгновение выбил шпагу из его руки. Она, крутясь, взлетела в воздух и шлепнулась к ногам губернатора.
– Вы можете ее поднять, милорд, – заметил я. – Видно, рука у вас так же крепка, как и устои вашей чести.
Карнэл глядел на меня с лютой ненавистью, в уголках его губ пузырилась пена. Теперь между нами стояли люди: губернатор, Фрэнсис Уэст54, мастер Пори, Хэймор, Уинн, а вокруг гудела взбудораженная толпа. Мой отвлекающий маневр удался на славу: всеобщее внимание больше не было приковано к мистрис Перси. Уэст схватил меня за руку и зашептал:
– Какая муха вас укусила, Рэйф Перси? Ведь, если вы тронете хоть один волос на его голове, вы погибли!
Не слушая примирительных увещаний губернатора, фаворит нетерпеливо стряхнул с себя его руку.
– Вы будете со мною драться, сэр? – выкрикнул он срывающимся голосом. – Я вас вызываю!
– Но вы же знаете, милорд, теперь я могу не принять ваш вызов, – ответил я.
Он топнул ногой, вне себя от ярости и стыда. Нет, это не был стыд за тот бесчестный, предательский выпад; ему было стыдно из-за того, что его шпага валялась на земле, из-за того, что он мог прочесть в глазах стоящих рядом с ним мужчин (хотя они старались скрыть свои чувства), и из-за откровенного презрения, написанного на том единственном лице, которое что-то для него значило. Затем, явив ту волю, которой он только что хвастал, он овладел собой.
Его побагровевшее лицо вновь обрело свой обычный цвет, тело перестало дрожать,