Судьба императора Николая II после отречения. Историко-критические очерки. Сергей Мельгунов. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Сергей Мельгунов
Издательство: ВЕЧЕ
Серия: Революция и царь
Жанр произведения: Биографии и Мемуары
Год издания: 0
isbn: 978-5-4484-7695-2
Скачать книгу
попустительствовал тому, что Царица, при содействии Вырубовой, сожгла некоторые бумаги. Сжег бумаги и письма и Царь, как он сам отмечает в дневнике 10 и 11 марта. Слухи эти вышли за пределы дворца, как подтверждает Керенский. Говорили, что во дворце уничтожена масса документов, свидетельствовавших об «измене и сношениях с неприятелем». Когда Керенский посетил дворец 21-го, ему было доложено, по его словам, одним из служащих о сжигании бумаг, что показалось подозрительным. Совершенно ясно, что Керенский до приезда был осведомлен об этих слухах, и по его приказу был произведен тщательный обыск в печах и обнаружено большое количество золы. Подверглись допросу служители. По дневнику Бенкендорфа визит Керенского носил еще более демонстративный характер. Керенский был нарочито небрежно одет – имел по внешности вид рабочего81. Особенно шокировало царедворцев, что министр революционного правительства прибыл в автомобиле, принадлежавшем лично Императору, и с шофером из прежнего императорского гаража (Жильяр). Он прибыл в сопровождении 15 человек. Начал обход дворца с кухни, где сказал, что на обязанности слуг следить за тем, что происходит во дворце. Сопровождавшие Керенского осмотрели подвал, открывали все шкапы… В показании Соколову Керенский, не упомянув об обысках, говорил: «Я осмотрел помещение дворца, проверил караул, дал некоторые указания руководящего характера».

      В этот же приезд Керенского была арестована и полубольная Вырубова. Арест ее нельзя не сопоставить с бывшим перед тем обыском у Бадмаева, совпавшим с интервью Юсупова о том, как Царя опаивали распутинцы настойкой из тибетских трав. Настроение против Вырубовой было довольно напряженное: Нарышкина отметила, что после эскапады Мстиславского некоторые придворные настаивали на удалении Вырубовой из дворца. Но все-таки нельзя присоединиться к мнению современника, что Керенский ездил в Царское арестовывать Вырубову и «спасать ее от самосуда» (Гиппиус). Недаром на другой день после посещения Керенским дворца в газетах появилось сообщение, в котором было сказано, что министру юстиции в качестве генерал-прокурора поручено Чрез. Сл. Ком. обратить «особое внимание на дело Царя».

      Не имеем ли мы права на основании изложенного определенно заключить, что изъятие охраны царской семьи из военного ведомства и передача ее заботам министра юстиции было не только вызвано политическими мотивами, но что в это время уже намечалось «дело Царя»? Одна хронологическая поправка, которую необходимо внести в воспоминания Керенского, и показания, данные им Соколову, сразу вносят ясность в этот вопрос. Во время расследования деятельности окружения Царицы («Вырубовой, Распутина, Воейкова и др.»), в силу доклада председателя Следственной Комиссии о возможном допросе императорской четы, министр юстиции по «собственной инициативе» в целях беспристрастности расследования решил разделить мужа и жену и изолировать их друг от друга: он вынужден был прибегнуть к такой мере для того,


<p>81</p>

Этот нарочито пролетарский вид Керенский принял с первых дней революции – раньше он никогда не ходил в черной тужурке и был «элегантен». Набоков рассказывает, как в его присутствии Керенский отодрал углы крахмального воротничка рубашки. Быть может, это было проявление той потери «душевного равновесия», о которой говорит мемуарист. По словам Карабчевского, на другой день Керенский явился в Совет прис. пов. в «рабочей куртке, застегнутой наглухо без всяких признаков белья…» Последнее, очевидно, преувеличено. Но и московский городской голова Челноков, довольно пристрастный в своих пореволюционных оценках, дает такой «революционный» облик Керенского. Челноков рассказывает, как министр в свой первый приезд в Москву появился у него на квартире «чрезвычайно щегольски одетый» – в реденготе с атласными отворотами, франтоватом галстуке и в высоком воротничке. Имел он даже несколько «фатоватый вид» (обычную элегантность отмечает и Гиппиус). На другой день утром революционный министр переоделся в грязную, потрепанную, глухо застегнутую куртку австрийского образца. «Это моя форма», – сказал он (Письмо в «Возрождении» 17 авг. 28 г., опубликованное Чебышевым). Как все же не вспомнить слова самого Керенского, что недостаточно носить каскетку, чтобы быть истинным демократом.