И уж если в их квартире появлялся какой-нибудь гость и его привечали в одной из комнат, то квартира мигом оказывалась тесной для всех жильцов без исключения. В туалетную комнату обязательно выстраивалась очередь – образовывалась она стремительно, словно бы все в один момент переполнились мочой, а некоторые и кое-чем еще…
В общем, жить молодые решили на площади Ильи Мироновича – там все-таки будет посвободнее.
И обстановка была подобрана удачно, и мебели много было, только вот что засекла Елена: и мебель, и картины на стенах, и пол с потолком были основательно пропитаны табачным дымом.
Елена удивленно покосилась на мужа:
– Илья, ты разве куришь?
– Так, – небрежно махнул рукой тот, – лишь иногда к папироске прикладываюсь. – И добавил, то ли себя успокаивая, то ли жену: – На здоровье это никак не влияет.
Вместо ответа Елена выразительно затянулась тяжелым воздухом, который был насыщен не только табаком – припахивал и дегтем, и одеколоном, и нетрезвой отрыжкой, и жареной картошкой, и прокисшим молоком, и чем-то еще – это был воздух наполненной под завязку жильцами московской квартиры.
Через два дня к Лене пришли в гости сестры Полинка и Вера, с ними – две сретенских подружки: вместе в школу ходили, вместе пионерские галстуки надели – в один день, вместе до последнего времени бегали в кино.
Как и положено в таких случаях, Елена угостила гостей сладким чаем с пышными ломтями нарезного пшеничного батона под названием «Московский» и жареной картошкой. Картошка была не пустая – с котлетами. Каждой гостье Елена выдала по котлете, и сама к ним присоединилась.
Котлеты были вкусные, изготовлены Ираидой Львовной по одесскому рецепту – с луком, натолканным в фарш, и взбитыми яйцами.
Гостьям новое Ленино жилье понравилось – выглядит солидно, много дорогой мебели, горка поблескивает резными хрустальными стеклами, на окнах – тяжелые жаккардовые портьеры, Полинка не выдержала, вздернула правую руку с воинственно оттопыренным большим пальцем:
– Здорово!
Лена проводила гостей до самой Трубной площади – так рада им была. Ну а от Трубной до Сретенки рукой подать.
В пять часов вечера явился Илья – перед репетицией, за которой последует вечерний концерт, надо было переодеться, напомадиться, набриолинить прическу (Илья Миронович достал хорошего бриолина, американского, который позволял соорудить на голове из волос что угодно – от трамвая до царского дворца), поддержать собственный организм парой маминых котлет и сковородой жареной на домашнем подсолнечном масле картошки.
Приготовив вечерний костюм, Илья Миронович специально отращенным на мизинце ногтем подправил ниточку усов, которые отращивал тщательно, следил за усами, как огородница за капризными французскими травами, подмигнул сам себе в зеркало – хар-рош петух! – и поспешил на кухню, где молодая жена на керосинке