Место оказалось и в самом деле удивительным.
Широкие рвы, почти каналы, вырытые между современной фермой, рощей и болотом, окружали трехэтажный замок с покатой крышей из темной черепицы, выстроенный «покоем», с просторным внутренним квадратным двором; здание было так странно спроектировано, что выглядело издали, невзирая на мощные угловые башни, чересчур приземистым для своих размеров, словно его расплющила по равнине рука какого-то сказочного великана. Серая облицовка целыми плитами отваливалась с угрюмых внешних стен, обнажая кирпичную кладку, и только широкие въездные ворота, вернее, тоннель, длинный и темный, с низкими полукруглыми сводами, сохранил свое барочное великолепие, а главное, к великому изумлению приезжих востоковедов, надпись арабской вязью, выбитую в камне и, видимо, призванную охранять от темных сил замок с его обитателями; без сомнения, это был единственный Schloss[60] во всей Европе, осмелившийся написать имя Аллаха Всемогущего на фронтоне. Выходя из автобуса, я спросил себя, что́ это сборище профессоров рассматривает, задрав головы, там, наверху, и тут же, в свою очередь, изумился при виде маленького треугольника из арабесок, неведомо как оказавшегося в самом сердце католических земель, в нескольких километрах от венгерской и словенской границ, – Хаммер ли самолично привез его из очередного восточного странствия, или же он поручил выполнить эту сложную задачу местному камнерезу? Но этот привет с Востока был всего лишь первым из ожидавших нас сюрпризов; второй оказался ничем не хуже: выйдя из тоннеля, мы внезапно очутились не то в испанском монастыре, не то в итальянском аббатстве; все три стены, окружавшие широкий внутренний двор, представляли собой на всех этажах череду готических аркад песочного цвета; эту гамму нарушала только белая барочная часовня, чья колокольня в форме луковицы резко противоречила средиземноморскому облику всего ансамбля. Передвигаться по замку можно было только по этой галерее, на которую выходили, с монастырской регулярностью, двери бесчисленных комнат, – довольно странная архитектура для этого уголка Австрии, чьи зимы нельзя назвать самыми теплыми в Европе; позже я узнал, что замок строил итальянский зодчий, бывавший в здешних местах только летом. В результате, благодаря этому несоразмерно большому cortile[61], долина Рааба[62] обрела сходство с долинами Тосканы. Было начало октября, и на следующий день после нашего приезда в обитель покойного Йозефа Хаммер-Пургшталя погода в Штирии стояла довольно прохладная. Утомленный долгим путешествием в поезде, я заснул как убитый в маленькой опрятной гостинице деревни, которая показалась мне (возможно, из-за усталости или густого тумана, окутавшего холмы Граца) куда более отдаленной, чем