И действительно, такая мотивация любого могла превратить в ударника. Вот рядовой и старался все теперь делать по-молодецки. В том числе и пополнить заправку топливом.
Он демонстративно – стараясь ни капли не пролить мимо, направлял струю солярки в широкую горловину. Не забыв предварительно открутить крышку, висевшую сейчас на предохранительной цепочке.
Закончив свое не слишком сложное дело, солдат вернулся обратно под сень брезентового «общежития». Уже здесь загремел полупустым коробком, достал из него спичку и попытался добыть огонь.
Да только и самое добросовестное чирканье по совсем отсыревшей боковой терке, кроме тошнотворного запаха мокрой серы, ничего Кривчене не дало.
Огонь на спичках долго не разгорался в неопытных руках. И наступил такой момент, когда Калуге стало просто невыносимо покорно, в роли стороннего наблюдателя, ждать появления пламени.
Он сам взялся за восстановление отопления казармы. Тем более, что имелся куда более современный инструмент для получения огня, чем обычные спички-«серянки». Та самая импортная зажигалка, что уже помогла ему, когда ориентировался в темноте спящей ночной палатки.
Не обошлось и без нравоучения:
– Учись, салабон, пока живой. Вот как нужно это делать!
Вновь пыхнул своим «Ронсоном», по растопке. Теперь бумага не сопротивлялась уверенному огню. От нее тут же занялась тонкая пленка солярки, успевшая прежде растечься по колоснику. А там уже и пламя, в конце концов, заплясала языками, как следует. Гудящий огонь начал щедро дарить тепло, неутомимо облизывая изнутри жестяные бока печи.
Вообще-то, носящий столь громкое название, предмет и был-то всего лишь переоборудованной в «буржуйку» бочкой из-под горючего, но, хотя и не без греха, исправно служил в своей новой ипостаси. Повеяло теплом, поспособствовав тому, что на душе улеглось былое неудовольствие.
– Извините, товарищ сержант! – стоя навытяжку, все еще виновато обратился к нему «сынок» Кривченя.
По уже имевшемуся у него опыту, он ожидал за свой проступок куда более серьезного наказания, чем разбудивший его, подзатыльник.
– Ну ладно, солдат! – сказал напоследок Калуга, видя, что урок пошел впрок и больше у бойца промашек не будет.
На такой, исключительно воспитательной, чуть ли не педагогической ноте он и расстался с подчиненным. После чего пошел прочь к своему отсеку, что ожидал его с так и не заправленной, после сна, койкой – с откинутым в сторону одеялом.
В этом унылом брезентовом помещении, что занимала их рота, родным казался даже этот закуток у кровати, что принадлежал лишь ему и напарнику.
Впрочем, в такой ситуации рядовой Кривченя вовсе не возражал, вновь наступившему для него одиночеству. Он даже радостно улыбнулся вослед, ушедшему досыпать, сержанту.
Все-таки понимал первогодок, как легко он только что отделался за свою немалую служебную оплошность.
Мог и куда больше неприятностей