И тут-то я почувствовал неладное. Чистенький бомж, прижавшись спиной к зданию, просительно протягивал руку. Носовой платок у его ног прижимала к тротуару кучка монет. Я бросил туда свою. Он не опускал свою руку – единственную, и экран мобильника светился в ней. Никлый, пустой рукав подтверждал её отсутствие.
– Дай ещё монетку, брат, – попросил он.
Я зарылся в сумку, поглядывая на экран. Он протянул руку поближе:
– Глянь заодно… Потеха… Вчера снял как раз здесь, где сейчас…
Я посмотрел. Странная процессия двигалась на экране – то ли массовка для фильма ужасов, то ли шествие ряженных на Хэллоуин. Они брели парами, четыре пары, одна за другой, ряженые, как на карнавал. Впереди ковылял гигант – ни очки в золотистой оправе, ни костюм идальго не смягчали его наружности. На груди болталась пустая, без холста, рама. Под руку семенила изящная женщина – она выглядела шестнадцатилетней на годы вперёд. Во второй паре густо накрашенная испанка тащила за руку малыша – он упирался, то и дело роняя с плеча раму, в точности такую, как нёс идальго. Третья пара, как будто, врачи – молодой ассистент придерживал пожилого осанистого мэтра. Позади всех девочка с пятнистой, как у ягуара кожей, осторожно влекла за собой юношу в индийском пончо. Я присмотрелся – его фигура возбуждала сострадание и могла претендовать на жуткое сходство со мной. Откопав в портмоне залежалую монетку, хотел было бросить на платок, но совсем некстати почувствовал грубый толчок и обернулся. Передо мной стоял верзила, с интересом ощупывая меня взглядом. Он был так похож на того рекламного гиганта с рамой без холста, что я подумал – не накатился ли очередной приход. Взгляд его пробирал меня насквозь. В нём не промелькнули ни жалость, ни презрение, и, положа руку на сердце, я был благодарен ему за это. Наконец, мне досталось свеженина вместо постылого бренда «несчастного инвалида». Браво, я – жертва! Я завоевал их мир!
От образины разило духами и кислым потом. В голубоватом створе глаз кувыркалось сомнение: снять с чучела украшение и отпустить, или снять, но сначала стукнуть по затылку. Мою гусиную шею украшала цепочка, подарок Аклы в годовщину совместной жизни. Я покорно поднял подбородок, и он протянул пятерню. Небрежно стащил добычу. Сжал в кулаке, подбросил и словил. Осклабился, всё так же молча развернулся и отошёл, переваливаясь с ноги на ногу, как хромой селезень. Беспородный ублюдок! Наследственный говнюк!
Бомж, потупив голову, пробормотал тоскливо:
– Гнусный подонок. Его здесь все знают. Недавно отобрал у меня дневную выручку Рак ему в печёнку…
Его надтреснутый шёпот задел меня за живое, зацепил тонкую струну. Так и вскипело вразумить парня, обломать, как следует, и я сказал тихо, так чтобы он услышал:
– Братишка, давай взгляни