– Чем же плохо просто быть женщиной?
– Просто в наше бурное время не получится! – утверждала свою позицию Разбитная. – Или ты в общих рядах, или тебя загибать будут, как им вздумается!
– Никто меня…
– Загибает! Еще как загибает! – ни капли не сомневалась Разбитная. – Вот ты сейчас с чего дрожишь мелкой дрожью.
– Страшно мне.
– А с чего?
– Загуляла я.
– Где? В каком месте ты загуляла? – пытала Разбитная. – И с кем?
– С тобой, – тихо, одним выдохом поведала Плакса..
– Ну, посидели вдвоем две красивые женщины в ресторации, ну, выпили малость, – перебирала прошедшее Разбитная. – Что с того? Ни блуда, ни флирта! У нас и свидетели есть!
– Ага! – упрекнула состоявшимся фактом Плакса. – А в милицию попали!?
– Это все официантишка, зараза такая, – матюкнулась Разбитная и сплюнула смачно. – Ух, повстречаю я его еще!
– Зачем ты ему в зубы-то?
– А что, мне его целовать надо было?
– Не целовать, зачем же целовать! Он и не просил. Но кулаком-то… по человеку… это же не аргумент?
– Это у вас, мещанских перевертышей, не аргумент. Пасы – распасы, здрасте – простите! А у нас, простых и общественных женщин, самый настоящий аргумент.
– Ему больно…
– Вот и славненько! Теперь он меня, вражина холуйская, запомнит, и грубить больше не будет.
– Да он и не грубил совсем!
– Ну и пусть не грубил, – сбавила тон Разбитная. – Теперь уж чего? Сделали, и все, плоды созрели. Эй ты, солдафон в фуражке! Давай, пиши свой протокол и вези нас домой! Извозчика, извозчика крикни!
– Ой, не надо никаких протоколов, – потянула товарку за рукав Плакса. – Я бы заплатила лучше. У меня вот и деньги еще есть за лифом, я и сережки золотые с камнями могла бы.
– Подожди ты с деньгами, – зашипела товарка, прижимая Плаксу к моей двери, – можа так обойдется! Оне то ж лишнего шума не любят. Главное, напугать их покрепше, пены нагнать. А там, глядишь, и отпустят, еще и с извинениями.
Она приосанилась, добавила в голос грубости, заколотила в дверь дежурному и выдала очередную порцию ругани. Теперь уже матерной.
Не из дежурки, а из закутка вышел Ургеничус.
Это я по шагам его узнал, а потом и по слащавому голосу.
– Чего шумим, дамочки? – вроде как с веселостью спросил он. – Никак, праздник у вас?
Бабы сразу купились на эту его слащавость.
– Праздник, праздник! – завелась Разбитная. – Душа поет!
– Это хорошо! – расхлябанной походкой пошел на них Ургеничус. – Мы тож тута шибко певучие, когда повод есть да компания