Начали ему рассказывать поэтапно, как было совершено ограбление: здесь встретили, проехали, остановились.
Оперативники постарались убедить его, пробудить в нем остатки совести: «На этих деньгах,– говорим, – кровь, эти деньги не принесут удачи. Самое страшное – подведешь своих близких!» Он начал потеть. Говорит: снимите с меня наручники, я все расскажу!
Мы говорим: Бухарев уже все рассказал, у нас все детали есть. Кто деньгами воспользуется – будет проклят на всю оставшуюся жизнь. А Силкин эти деньги отдал сестре и матери. Близкого человека он не мог подставить. И он говорит – я все расскажу.
Мы принимаем равнодушный вид – нам и так все известно! (Хотя у нас ничего не было!) Покажи, где эти деньги? Бухарев все на тебя валит, но мы знаем, что ты водитель: отвозил и увозил. А он говорит: нет – это я убивал. А мы думаем: наверно берет вину на себя.
– Нам это не интересно,– заявляем, – где деньги? Он говорит: поехали, покажу.
– Нет! – говорим. А про себя решаем: сейчас поедем – поднимет шум! Говорим: напиши матери записку. (Слово дал – слово взял, а записка останется! Приложим к уголовному делу!) Я вот поеду – матери отдам листочек. Напиши по – хорошему, по – доброму. И мать не будем трепать, хотя бы обыск не станем проводить. Ведь раскатаем дом по бревнышкам – где они жить будут?
Пишет: «Мама простите меня – я совершил глупую ошибку. Верните деньги – они не принесут нам счастья». И звонит Валерий Александрович Куликов. А мы ему: « Мы деньги поехали доставать!»
– Как?
– Вот так!
– Не может быть!
– Может! Силкин записку написал, сейчас к его матери поедем.
Валерий Александрович говорит: с вами поеду!
Поехали. Тоже «эпопея» была. Мать говорит: «Нет никаких денег!» Мы говорим: ваш сын не виноват. Деньги отдадите – сегодня выпустим. «Что вы мне рассказываете, я мать, я знаю, что он натворил!» – и давай причитать: «Зачем убили, зачем все это делали?» Мы поняли, что и Силкин замешан в убийстве инкассатора.
И потом она вдруг заявляет: «Денег у меня нет – я их завтра принесу!» Дознаватель вспомнил: часто здесь видел пожилую женщину в строгой черной одежде. (Про себя он ее «монашенкой» называл.)
– К вам приходила женщина – это ваша сестра? Вы ей деньги отнесли?
– Да.
– Где живет?
– На проспекте Строителей.
Напугал … иконой!
Приехали по названному адресу. Никого нет, живет одна, мебели нет. Одни иконы. Иконы в штабелях – даже не развешаны. Мать Силкина говорит:
– Маша, отдай деньги.
– Какие деньги? Не видела, не брала.
Мы ее и так, и эдак – отдай деньги! Куликов не сдержался, начал кричать. Я ему: «Валерий Александрович, вам нельзя! Вы – служебное лицо. Мне можно. Лучше я буду наезжать».
Отозвал эту монашку в комнату. Недрогнувшей рукой дознаватель хватает икону Божьей Матери, подносит к лицу перепуганной женщины: « Крестись, – говорит,– перед иконой! В церковь ходишь?»
– Хожу.
– Сейчас владыку приведем, и перед иконой скажешь, что этих денег не