– Через почтовый портал. Здесь, на острове, нет ни одного механоида, ваше высочество.
– И очень жаль, что нет, – пробормотал Ксеон.
Потом заскрипели дверные петли, громыхнула дверь, проскрежетал замок – и он остался один.
Ударил кулаком в стену и слепо уставился на свезенные до крови костяшки.
Аламар, Аламар…
«Если ты попадешься мне в руки, инквизитор хренов, я тебе устрою такую жизнь, что ты каждую минуту будешь молить о смерти. А потом, когда я получу достаточно удовольствия от твоих конвульсий, сварю заживо».
Из-за гибели Циниат грызла досада и какая-то детская обида.
Циниат могла бы создать для него лично непревзойденных воинов, каких еще не знал свет. Талантливая была женщина, но… неосторожная, раз наследила так, что даже через пять лет ее нашли. Нда. Без нее будет сложнее, в разы.
Однако, Ксеон знал, что незаменимых людей не бывает.
Побродив еще немного по своей клетке, он улегся на тюфяк и задумался.
Из замка Энц надо было убираться, и как можно скорее. Пока остались еще в живых те, до кого не успел добраться мастер Аламар.
***
И каждый следующий день он упорно шел к своей цели.
Он лежал на своем тюремном ложе и страдал.
Он почти не прикасался к еде, что приносила белочка Дани, но при этом щедро угощал ее теми деликатесами, что прислали из дворца.
Наблюдая за детской радостью на лице девушки, Ксеон даже не мог понять, как кусок обычного шоколада или печеное яблоко с карамелью и орехами могут вызвать такой восторг. Возможно, в иной ситуации он даже проникся бы к Дани жалостью, но нынешнее положение вещей не позволяло развозить розовые сопли. К сожалению, кем-то всегда приходилось жертвовать.
В какой-то момент он даже взял ее за руку, и она не оттолкнула. В ее больших карих глазах билось, пульсировало нечто теплое, доброе, ласковое.
«Жалеет меня, – подумал Ксеон, – уже недурственно».
И продолжал изображать немыслимые страдания, пересыпая этот дивный коктейль рассказами о том, как его ненавидит и мучает проклятый инквизитор, как через ошейник причиняет ему едва переносимую боль.
Дани слушала и смотрела по-детски, широко распахнутыми глазами, в которых нет-нет, да блестели слезы.
А потом он ее поцеловал. Легонько, почти как сестру. В щеку. И спросил:
– Ты будешь меня вспоминать, когда я умру?
– Почему вы говорите о смерти? – хриплым шепотом спросила Дани.
– Этот ошейник рано или поздно меня задушит.
– Но… – огромные глаза вновь наполнились слезами, – я… я не дам вам умереть, ваше высочество.
– Моя милая Дани, – прошептал он голосом человека, который вот-вот отправится на небеса, – я так благодарен тебе за то, что ты есть. По крайней мере я точно знаю, что ты скрасишь мои последние минуты. Ты ведь… побудешь рядом со мной, пока я буду умирать? Скоро уже все случится,