– А как доктора московские разберутся, ежели эту хворь напустили на царевича люди темные, злобные?
– Ты думаешь, это порча?
– Чего я думаю, то тебя не касается. Есть разговор с царицей, ступай к ней. Она тебя примет. А мне с тобой разговаривать не о чем.
Битяговский вздохнул и произнес:
– Как ты, боярин, не поймешь, что я прислан сюда по воле царя Федора Ивановича. Обязанности на меня лично он наложил, грамоту со своей печатью выдал.
Нагой усмехнулся.
– А Годунов Борис Федорович, конечно, к этому никакого отношения не имеет. Не надо мне, дьяк, сказки сказывать. Я их в детстве наслушался.
– Не пойму, чего вам не хватает, откуда столько злобы на всех, и в первую голову на Годунова? Борис Федорович всего лишь служит царю. Да, сестра его царица, но он не пользуется этим, да и она не позволила бы. Не стоит верить всяким слухам. Надо трезво смотреть на жизнь.
– Ты это на что намекаешь?
– Да не намекаю я, Михаил Федорович, только пример какой ты царевичу показываешь, когда пьяным буянишь?
– Я буяню? Это кто же тебе такую глупость сказал? Не пью я уже. Какая собака врет на меня?
– Об этом даже чернь говорит, а уж она откуда что берет, у нее и спроси. Значит, Мария Федоровна во дворце?
– А где же ей по твоей милости быть?
– Опять не то говоришь, боярин. Разве вдовствующей царице что-либо запрещено? У меня на то никаких указов нет. Да и желания тоже. Мне поручено смотреть за Дмитрием, проверять, надлежащий ли уход за ним здесь ведется. Вот и все!
– А в бумаги наши ты тоже лезешь потому, что и они влияют на содержание Дмитрия?
– Конечно. Там отчетность. Мне поручено ее проверять именно для того, чтобы ясно было, достаточно ли обеспечен царевич. Да тебе, боярин, этого не понять.
– Да куда уж мне! Я же разум пропил. Давай, дьяк, ступай к Марии либо куда подальше, не зли меня.
– А куда это кормилица царевича пошла?
– Это ты у нее спроси, как вернется. А теперь ступай своей дорогой.
– Я-то пойду, Михаил Федорович, только дорога у нас одна.
– Это поглядим!
Зимний день проходит быстро. В пятом часу вечера боярин сменил сапоги из турецкого сафьяна на кожаные, поверх рубахи надел кафтан на завязках, подбитый овчиной, взял колпак на меху и теплые рукавицы. Теперь он больше походил на зажиточного посадского, чем на боярина, чего и добивался.
Михаил узнал у прислуги, ушел ли Битяговский, и заглянул к сестре.
Та рассмеялась, увидев его в необычном наряде.
– Вижу, у тебя настроение хорошее. Дьяк, что ли, поднял? – буркнул Михаил Федорович.
Смех сразу же прекратился.
– Тот поднимет. Ты к купцу?
– Да. Тучкова будет у храма ждать, наверное, уже там. Проводит до подворья.
– Ты выйди так, чтобы стражники не видели.
– Это моя забота. А чего Битяговский хотел?
– Про хворь Дмитрия расспрашивал,