– «ВАЗ-2101»… Цвет красный… Номер 786… В районе Соколиного. Букв не рассмотрел, да… Только что чуть человека не сбил! – сообщил папа.
Было слышно, как с той стороны диспетчер щёлкает пальцами по клавиатуре.
– В угоне, – сообщили папе.
– Как в угоне?! Давно? – поразился папа.
Ему ответили. Оторвав от уха трубку, Гаврилов повернулся к обтекающему грязью Роману Лепоту:
– Красную «копейку» угнали несколько часов назад… Подростки, наверное.
– Почему подростки? – удивился Лепот.
– Ну как… Угнали старую машину… Ездят как безумные…
Лепот расхохотался. Мокрое лицо его было лицом безумца.
– Подростки… – повторил он. – Если бы подростки! Ха!!! Дети – цветы жизни! Размножение мух! Да здравствует большая популяция!
И он опять расхохотался, продолжая обтекать водой. Он хохотал, хохотал, хохотал. Николай терпеливо ждал, пока Лепот перестанет, но тот не переставал. Постепенно хохот его перешёл в икание. Лепот икал и хихикал. Хихикал и икал. Лишь спустя минуту Гаврилов сообразил, что у знаменитого писателя случилась истерика.
Глава четвёртая
Гера, Аскольд и бла-бла-бла
– Мы в горы не ходим! Подъём сложен! Спуск опасен!..
– Тогда идите в лес!
– В лесу клещи!
– Идите хоть куда-нибудь!
– Вы что, нас прогоняете? Нет? Ну тогда мы тут посидим!
Ночёвка у озерца запомнилась всем надолго. Вечером залитая алым солнцем поляна казалась тихой и поэтичной. Квакали лягушки. Пришёл одинокий рыбарь, как назвал его папа Гаврилов. Это был совершенно тургеневский дедушка с белой бородой и всклокоченными волосами. Недовольно оглядываясь на Гавриловых и не вступая в вербальный контакт, рыбарь бродил по берегу и ждал, когда можно будет незаметно вытащить поставленную утром сеточку.
Когда почти зашедшее солнце соседствовало на небе с луной, приехал мальчишка на велосипеде. У мальчишки была в руках хворостина. Он стал размахивать ею и пугать лошадей. Лошади, пофыркивая, неохотно стронулись с места и потекли куда-то вдоль дороги, туда, где угадывались огни деревни. Было заметно, что лошади пытаются поскакать, но им лень.
– Хорошо здесь! – мечтательно сказал Гаврилов. – Тут какое-то всё другое. Москва – она всё-таки лес.
– Москва – лес? – недоверчиво спросил Лепот. – Это у вас тут лес!
– Нет, – не согласился Гаврилов. – Крым – он где-то лес, где-то степь, где-то лесостепь, а где-то даже чуть-чуть субтропики. А Москва – это именно лес глухой. Бродишь по Москве – и вдруг между домами какое-нибудь редколесье, мелколесье, кусочек бора, болотце с осинками. Настоящее всё, исконное, всегда тут бывшее. Город же – случайная заплатка в вековых лесах.
Гавриловы грелись у костра. Роман Лепот, уже вполне высохший и одетый в смешной льняной костюмчик, жарил на