– Не нашли, – сказала Люська. – Мать говорила, что и хорошо, что пропал. Он как напьется, дикий становился, безумный.
– Вот это лишнее, скворец. Пыркин теперь – другой человек. И вы, молодой человек, не обращайте внимания на детский лепет. Людмила светлая, но замученная жизнью девочка. Не исключено, что мы имеем дело с генетическим дефектом, – заявил Пыркин.
– Какой еще дефект! – обиделась Люська.
– Ну что, вспомним старое? – спросил Пыркин и, поднеся к зубам бутылку водки «Русская», сорвал крышечку. Затем коротко и энергично взболтал водку и воткнул горлышко себе в рот, как будто кормил младенца детским питанием.
Голова Пыркина запрокинулась, кадык ходил по горлу, вот-вот разорвет кожу! Егор и Люська смотрели как завороженные. Водка в бутылке колыхалась, втягиваясь, как в воронку, в горлышко, и пропадала в Пыркине. Когда оставалось около половины, Пыркин вдруг оторвал горлышко от губ и, неловко замахнувшись, кинул бутылку. Она разбилась об асфальт, брызги стекла и жидкости разлетелись букетом, напомнив Егору, как прыгал из окна самоубийца.
– Чепуха, чепуха и всяческая чепуха! – закричал Пыркин, закашлялся и стал отплевываться. Это было неприятное зрелище.
Люська сказала:
– Пойдем отсюда, бог с ним. Алкоголик.
– Не уходите! – откашлялся Пыркин. – Я не пью вовсе. Это так, для памяти.
– Ничего себе память! А еще учителем был, – сказала Люська.
– Ничего ты не понимаешь, – ответил с чувством Пыркин. – Скорбь моя происходит оттого, что здесь нельзя насытить желудок и напоить мою голову. Здесь нельзя напиться, отключить мозги и забыть об ужасной своей судьбе. Понятно?
– Понятно, – сказала Люська, хотя не поняла.
– Эх, одно утешение, что вкус остался.
– Вы только из-за вкуса пьете? – спросил Егор.
– А ты попробуй, давай я тебе другую бутылку открою. Ты попробуй, внутрь проходит, а реакции никакой. Хоть ведро выпей. Дать попробовать?
– Егор, не смей и думать! – приказала Люська, опытная в обращении с пьяницами. – Это так начинают с глоточка, с рюмки. А потом вся жизнь будет поломанная.
– Не буду я пить. Видите, – сказал Егор, улыбнувшись, потому что его вдруг тронула забота Люськи.
– И правильно, – сказал Пыркин. – Мне больше останется.
Он громко засмеялся, хотя смеяться ему не хотелось.
Потом оборвал смех, и сразу стало тихо. Тишина напомнила, что они здесь одни.
– Ну пошли, что ли, – сказал Пыркин.
– Куда? – спросил Егор.
– Вам здесь оставаться нельзя. Сожрут, убьют, издеваться будут. Пошли к нам. На передовой пост империи.
– А вы там не пьянствуете? – спросила Люська.
– Объяснили же тебе! Рады бы пьянствовать, но водка на мозг не действует. Ну, пошли, пошли, а то кто-нибудь придет.
– Пошли, – сказала Люська и, взяв Егора за руку, потянула за собой.
Пыркин пошел впереди.
– Тут недалеко, – сказал он. – У речки живем.