он в себе бодрость и, не тревожимый более этой бранью, проводил остальные дни свои в мире. Таких примеров в святоотеческом предании много, видимо, потому, что прямого способа одоления подобных обстоятельств не существует и простыми саморекомендациями держать себя в руках и больше не делать ничего дурного не так-то легко воспользоваться. А потому и советует нам псалмопевец: «Возложи на Господа печаль твою» (Пс. 54, 23). Сам же Иисус говорит нам: «…человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19, 16—26). Казалось бы, каждый из нас может сказать от сердца, что он в Бога верит и Бога любит – но это не так. Если мы верили бы в Бога, мы не ставили бы под вопрос подобные обстоятельства нашей жизни, мы не упрекали бы Его в том, что все, что с нами случается горького, мучительного, дурного – Его ответственность. Да, мы не всегда говорим, что Он виноват непосредственно, но о том, что Он нас не сохранил, не оградил, не защитил – мы думаем довольно-таки часто. Мы часто не даем Богу самому решать нашу жизнь, оправдываясь известным мнением: мол, на Бога надейся, а сам не плошай. Тем не менее, надо всегда помнить, что есть обстоятельства выше этого самого «не плошай», и именно в них и следует полностью полагаться на Бога. Попущение в ревности, зависти, блуде, гневе, обиде будет для нас до тех пор, пока мы окончательно не поймем, что избавление от них во власти одного только Бога, и будем на него в этом полагаться. В этом и есть начало, в этом суть всей нашей веры. Таково мое разумение.
Графомания
Если я спрошу вас, как бы вы назвали человека, который много и часто ест, то вы мне скажете, что он обжора. А если много думает? То, вероятно, вы назовете его мыслителем, не так ли? А если много сочиняет и всё записывает, то… писатель? Все верно. Но найдутся среди вас и такие, которые скажут, что он графоман. Так откуда же взялось это понятие – графоман, и действительно ли оно употребимо ко всякому много пишущему человеку? Неужели такие плодовитые мастера слова, как Толстой, Бальзак, Драйзер, да и тот же В. И. Ленин, оставивший после себя более пятидесяти томов сочинений, были графоманами? Конечно же, это не так, и в этом нам с вами следует основательно разобраться. Но для начала, как и подобает всякому исследователю, давайте заглянем в кладезь мировой мудрости, в энциклопедический словарь, и посмотрим, как в нем трактуется это явление. Итак, читаем: «Графомания (от греч. Γραφο – писать и греч. Μανία – безумие, исступление) – болезненное влечение и пристрастие к усиленному и бесплодному писанию, к многословному и пустому, бесполезному сочинительству». Вроде все ясно, и тогда получается, что графомания есть профанация всякой темы, естественно, неосознанная, размышлениями и трудами человека несведущего, не понимающего, за что он взялся. У него нет знания сути того, о чем он думает, говорит и тем более пишет, и потому количество написанного, как мы видим, не может стать напрямую критерием для определения такого диагноза,
