Больше всего она боялась потом услышать короткие гудки… или увидеть информацию о том, что звонок завершен. Но звонок был активным. Там, на другом конце… слушали. Кажется, Майя даже уловила ритм дыхания своего слушателя.
– Спокойной ночи, Июль, – пересохшими от волнения губами. И – отбой.
Теперь у него есть ее номер.
По которому он позвонил только через два дня.
За которые Майя едва не сошла с ума.
– Майка, ты еще не готова?! – Сева упер руки в пояс. – Мы же договаривались!
– Севочка, – в прихожую выглянула мама. – С Новым годом! Проходи, покушай. Горячее только из духовки.
На лице Севки отразился процесс внутренней борьбы.
– Иди уже! – Майя толкнула его в плечо. – У тебя есть пятнадцать минут, пока я собираюсь.
За пятнадцать минут Сева успел умять порцию горячего и салат. А потом они поехали гулять в центр. Красная площадь. Тверская. Где она две недели назад чуть не выронила телефон, когда Июль все-таки позвонил.
– Что делают студенты консерватории в пять вечера?
Звонок застал ее на рождественском базаре на Тверской. И Майя выпалила, не задумываясь и почти задыхаясь от волнения:
– На рождественском базаре выбирают подарки. Тебе купить глиняную свистульку в виде птички?
– Думаешь, это мой максимум как музыканта?
Она не удержалась от смеха. Севка покосился, но ничего не сказал.
– Начинать надо с простых вещей. И потом, знаешь… Представь себе, как удобно вызывать секретаршу свистком!
– Ты так считаешь? – совершенно серьезным тоном.
– Уверена! Но без тебя свистульку выбрать вряд ли получится.
– Она подбирается под рост? – невозмутимо.
– Почти. Тебе нужна свистулька или нет?!
Ему совершенно точно не нужна была глиняная птичка, которая издает, если в нее подуть, звонкие незамысловатые звуки, – Майя была в этом уверена. Но он сказал, что будет через полчаса. Севка, как только узнал, что сюда приедет Илья, тут же смылся. Он дал Илье прозвище «Медуз Горгоныч» – утверждал, что под его взглядом все каменеет – и всячески избегал разговоров про Горгоныча и всего, что может быть связано с ним.
Июль приехал. И они гуляли по базару, выбирали свистульку и ели яблоко в карамели. Точнее, ела Майя. Разумеется, извозилась вся – все, что можно есть на ходу и на улице, особенно мороженое, было ее проклятием. Ибо неизменно оказывалось не только во рту, но и везде. И потом в машине Июль оттирал ей щеки влажными салфетками. А она закрыла глаза, упивалась прикосновениями его пальцев к лицу и ждала.
Не дождалась. Ни разу! Ни разу!!! За все встречи после его приезда в консерваторию – ни одного поцелуя. Даже в щеку. Даже на прощание. Те влажные салфетки в машине стали самым интимным, что он позволил себе. Он, мужчина, который… Ее первый мужчина. И теперь вот, после всего, от чего у нее до сих пор при воспоминании алели щеки и ухало куда-то совсем вниз и внутрь сердце, – ни-че-го.