А у автостопщика она была. Еще была. Там тоже что-то с сердцем, только врачи успели вовремя. Счастливый ты, Иван. Сам не знаешь, насколько. Береги людей, которые рядом с тобой. Пусть даже они съедают твой мозг. Кто еще будет любить тебя так же беззаветно и навсегда, если не они? Счастливый, счастливый Иван…
Когда Коко ехала по Москве и Дуня принимала решение, глядя прямо перед собой, она почти не замечала дороги. Перед глазами были весы с двумя чашами. На одной написано «мне нет дела до чужих проблем», на другой – «не пройди мимо».
«На самом деле, – размышляла она уже позднее, когда доставала из гардероба комплект постельного белья, чтобы вручить его автостопщику, – эти весы стоят около нас каждый день. Только мы их не замечаем. Мы бежим, мы спешим, у нас куча дел и забот, встречи, отчеты, контракты и постоянное состояние „не успеваю“. Мы не уступим место в очереди старушке, потому что очень спешим, и нам плевать на больные ноги старой женщины, которая просто не в состоянии стоять. „Прости, бабуля, в следующий раз пропущу, но сегодня не могу“. Мы проходим на улице мимо плачущего ребенка, потому что нам не до него. А он, может, потерялся. И пробегаем мимо лежащего мужчины, потому что пить надо меньше, а у него, вполне вероятно, обморок. Каждый день жизнь предлагает вот на таких мелочах сделать нам выбор. А мы даже не понимаем этого, успешно проваливая личные экзамены».
Дон Кихот вел себя на удивление молчаливо. Принес тяжелый пакет на кухню, и Дуня быстро разобрала его содержимое, положив скоропортящиеся продукты в холодильник, а хлеб и печенье в ящик. Потом разложила диван в гостиной, отдала постельное белье, плед и чистое полотенце.
– Если голодный, можешь сам себе на кухне сделать чай и бутерброды. Нож в верхнем выдвижном ящике, посуда на полке над мойкой. Пульт от телевизора вот, – указала рукой на консоль между книжными стеллажами. – Будешь смотреть, не включай звук громко, хорошо? Я в ванную и спать.
В квартире Дульсинея развила бурную деятельность. А Ваня словно в ступор впал. Только пакет с продуктами на кухню отнес. А потом – она разбирала диван, а он, вместо того чтобы помочь, стоял и пялился на то, как тонкая серая ткань облекла ее… ну, это… бедра. Слова же «попа» нет – так ему в детстве объясняли. Попа есть, а слова нет.
Ему вручили стопку постельного белья, увенчанную розовым полотенцем. И инструкцию о том, что можно, а что нельзя. После чего царица удалилась в ванную.
Иван бросил белье на разобранный диван. Вот так вот, да? Стремительным кавалерийским наскоком? И не будет совместного вечернего чаепития и разговора на ночь по душам? Про торты, саженцы и испанскую литературу?
Из-за двери ванной доносился шум