Я огляделся. И увидел глаза. Большие, словно блестящие блюдца. Даже непонятно, как они умещаются на относительно небольшой мордочке спира.
Рудик сидел в кустах и трясся от ужаса, глядя на подыхающего жука-медведя. Я подошел, присел рядом.
– Ну и чего вибрируем? – поинтересовался я.
– А?
Спир ничего не соображал со страху, вцепившись в свой автомат, словно утопающий в ветку, протянутую ему с берега.
– Трясемся чего, спрашиваю? Подох урод шестиногий, некого больше бояться.
– Все равно… страшно.
Блюдца Рудика немного уменьшились, и в них начало появляться что-то похожее на осмысленность. А до меня вдруг дошло.
– Страшно ему, – проворчал я. – «Электрод» под жука-медведя подтаскивать не страшно было?
– Подтаскивать было бы страшно, – шмыгнул носом Рудик. – А я его просто пнул. Мы в детстве в древнюю игру играли, футбгдол называется. Там надо это… круглые аномалии ногами пинать, загонять их в Поля Смерти. Ну я их неплохо футбгдолил. Вот навык остался. Этот пучок молний рядом валялся, в кустах где я спрятался. Пнул я его – он и покатился. Чего там трудного-то?
– Действительно, фигня какая, – задумчиво сказал я. – Но все равно спасибо. Долг Жизни за мной.
– Забей, – махнул лапкой Рудик. – Если б не ты, этот фекальный жук-медведь меня бы точно сожрал. В мире Кремля мы, спиры, для них деликатес. Так что мы квиты.
– У меня на этот счет другое мнение, – сказал я. – Только просьба у меня на будущее. Не стреляй больше без команды, ладно?
– Испугался я, – немного смутился Рудик. – Больше не буду.
– Вот и отлично, – сказал я. – Ну, пошли дальше что ли, пока из «Фекалки» какое-нибудь новое дерьмо не вылезло.
Мы свернули налево, на улицу Курчатова. Не доверяя памяти, я сверился с картой, закачанной в КПК. Ну да, чуть больше полкилометра топать. Потом направо – и, считай, на месте.
– Может, лучше бегом? – поежился спир. – Как-то жутко тут больно.
– И это говорит мутант, который вырос в мире Кремля, пиная ногами аномалии? – усмехнулся я.
– Ну а чего такого, если они на нас не действуют? – пожал плечами Рудик. – Нас любой обидеть может, так хоть они не трогают. И то хлеб. Потому кроме них мы боимся всего на свете.
И вздохнул горестно.
– Это ты-то боишься? – хмыкнул я. – «Эй, Скорняк» помнишь?
– Помню, – улыбнулся спир. – Так я ж тогда тоже со страху.
– Ну, если ты такое со страху вытворяешь, то тогда я не знаю, что такое смелость и геройство, – сказал я.
И остановился, замерев на месте.
Рудик тоже тормознул, словно на невидимую стену напоролся. У спиров слух намного лучше человеческого. Значит, не показалось мне, будто справа тихий смех раздался. Тоненький такой. Детский. От которого у меня разом вдоль позвоночника