– Вот так всегда, Эгин! Только найдешь друга, как сразу его потеряешь. Грустно. Может, и правы философы – ну ее к Шилолу, эту дружбу?
– Что это за философы такие? Уж не те ли самые, которые уверяют, будто этот мир существует только в нашем воображении? – спросил тогда Эгин, чтобы покрасоваться ошметками былой образованности.
– Не важно… А впрочем, ведь говорил же мой дед в непомнюкакой поэме: «Вот она, наша жизнь! Семь расставаний, восемь встреч!»
– А что, Эриагот Геттианикт и правда твой дед, Милас? – шепотом спросил Эгин.
– Не сомневайся! Он мне такой же дед, как ты – сын своего отца, – загадочно улыбаясь, ответил Милас.
Это могло означать и «да», и «нет».
В том, что он – «сын своего отца», Эгин не сомневался. Сомневался он лишь в том, что у него когда-либо был отец, не в телесном, конечно, но скорее в юридическом смысле. Он считал себя сиротой, ибо знал: за редчайшими исключениями в Свод не берут детей, о родителях которых простой смертный сможет узнать что-либо кроме того, что их уже нет на свете.
Однако он не стал настаивать на ответе. Он уже усвоил: невольных признаний из Миласа не вытащишь и пыточными клещами.
Да и сам Милас почувствовал неловкость. Ему не нравилось казаться авантюристом. И он постарался замять вопрос о знаменитом деде, вынув как будто бы из воздуха резной футляр из черепных костей местного ската-водолета. Футляр был величиной с две ладони.
– Открывай, не бойся.
В футляре лежал ключ-улитка, улитка-дирижер. Рядом с ней покоилась музыкальная игла.
– Это на память. Сейчас она спит. Соберешь ей компанию, прицепишь к дереву и насладишься музыкой! Рекомендую сосну, не слишком старую. Неплохо звучит весенний кипарис. Хотя с непривычки может показаться немного приглушенным, таким, знаешь ли, занудным, – прокомментировал Милас.
Почему-то Эгин был совершенно уверен, что никогда не станет использовать этот ключ-улитку по назначению. Уж очень неприятно было вспоминать оба предыдущих столкновения с музыкальной магией.
Сопливая царица каким-то чудом прознала о подарке Миласа и, кажется, решила перещеголять его.
– Я подарю тебе, чужестранец, нечто такое, чего никогда не продают на дрянных аукционах в Волшебном театре, – церемонно сообщила она.
Эгин не понял, была ли это колкость в адрес Миласа или просто вступление. Он счел за лучшее промолчать.
– Это дорогой подарок. И мне жаль отдавать его тебе. Но с другой стороны, что это за подарок, которого не жаль отдавать? Тогда это не подарок, а мусор.
Упоминание о том, что подарок «дорогой», несколько смутило Эгина. Он и так получил более чем достаточно для скромного спасителя города. Он спас жизнь гнорра Свода Равновесия!
– Но позволь, царица… Ты уже сполна наделила меня от своих щедрот… – запротестовал Эгин, имея в виду Белый Цветок с заключенным в нем семенем души Лагхи.
– Это был не подарок. Это была так…