Мы садимся на одну из тех фантастических скамеек-качелей, которые бывают только у богатых людей. В саду кромешная темнота, а значит, мне не нужно смотреть на его кудрявые волосы, и, возможно, поэтому я даже забываю, что говорю с Закари Воном (не называйте его Заком, его это почему-то расстраивает). Я так и жду, что между нами повиснет неловкая тишина, но он просто передает мне пиво и спрашивает про бабушку. Это один из признаков того, что я провалилась сквозь червоточину и очутилась в альтернативной вселенной – и поэтому могу безнаказанно творить все, что захочется. Или что-то в этом роде.
– Как проходит кампания твоего отца? – спрашиваю я, как только заканчиваю рассказывать о том, что, когда умрет Дамблдор, мы заведем еще одну таксу, назовем ее Волан-де-Мортом и станем рассказывать всем нашим гостям, что Темный Лорд восстал и убил всех наших животных, включая золотых рыбок Полумну и Невилла и хомяка Гермиону (никого из них у нас никогда не было, но история станет более захватывающей, если Волан-де-Морт совершит массовое убийство в первом акте).
Нам с Бэтти кажется, что именно этого хотелось бы нашей собаке. Вона эта идея ни капли не смутила, что меня восхищает.
Но при упоминании отца он сразу напрягается.
[И снова не о том мысли. Да что с тобой?]
– Нам обязательно об этом говорить? – рявкает он, сделав глоток из пластикового стаканчика.
Двойные стекла в окнах прекрасно сдерживают шум, поэтому до нас почти не доносятся гул смеха и низкие басы музыки из дома. И это прискорбно, потому что я не знаю, чем разрезать повисшее неловкое молчание.
Я торопливо объясняю, что ни черта не знаю о кампании его отца и задала этот вопрос только из вежливости.
– Ты милая, когда так лепечешь, – говорит он, а меня охватывает ужас и отвращение, ведь, в отличие от популярных рок-групп нулевых, я никогда не стремилась быть милой.
– Расскажи мне что-нибудь о себе, что не имеет никакого отношения к спорной политической позиции твоей семьи, – прошу я.
Наверное, не стоило добавлять «спорной», но, думаю, к этому моменту Вон уже привык к моей манере общаться с вызовом, поэтому он не реагирует.
– Хорошо. Я самый старший среди четверых братьев и сестер. И хочу поступить в юридическую школу, желательно подальше отсюда.
– Круто, – говорю я. – Ты всегда хотел стать юристом?
– Нет, – признается он. – Этого хотят мои родители. Они оба адвокаты. Или были до того, как отец ушел в политику. Боже, почему каждый разговор сводится к моему отцу?
Последнее предложение сказано с горечью, чего я никак не ожидала.
Снова повисает тишина. Я осматриваюсь вокруг и замечаю цветущие кусты роз, пруд с карпами, а еще жутких гномов на соседней клумбе. Один из них держит удочку, как ружье.
– Э… Ладно. Ну. Тогда ответь на вопрос, – бормочу я, пытаясь придумать тему, в которой не всплывет его отец. – Какой у тебя патронус?
Вообще-то, этим интересным вопросом