не нравится ее сила. Для нее больше нет применения. Раньше, как мне рассказывал бенефактор, был смысл искать силу. Люди совершали неслыханные дела, их почитали за их силу, боялись и уважали за их знание. От бенефактора я слышал о делах поистине невероятных, которые случались в старину. Но теперь мы, индейцы, больше не ищем силу. В наше время индейцы используют «траву дьявола» разве что для притираний. Листья и цветы идут вообще неизвестно на что. Говорят, что они, к примеру, прекрасное средство от нарывов. Самой же силы больше не ищут – той самой силы, которая действует как магнит, тем более мощный и опасный в обращении, чем глубже корень травы уходит в землю. Когда доходишь до глубины в четыре ярда – а говорят, такое случалось, – то находишь основание и источник силы неисчерпаемой, бесконечной. Очень многим это удавалось в прошлом, сегодня – никому. Видишь ли, сила «травы дьявола» больше не нужна нам, индейцам. Незаметно мы потеряли к ней интерес, и теперь сила больше не имеет значения. Я и сам не ищу ее, но когда-то, когда я был молод, как ты, я тоже чувствовал, как меня от нее просто распирает. Я чувствовал себя, как ты сегодня, только в пятьсот раз сильнее. Ударом руки я убил человека. Я мог швырять валуны, огромные валуны, которые двадцать человек не могли сдвинуть с места. Однажды я подпрыгнул так высоко, что сорвал верхние листья с верхушек самых высоких деревьев. Но все это было ни к чему. Разве что на индейцев страх наводить. Остальные, которые ничего этого не знали, отказывались верить. Они видели только сумасшедшего индейца или как что-то скачет по верхушкам деревьев.
Мы долго молчали. Нужно было что-то сказать ему.
– Было совсем иначе, когда в мире еще были люди, – заговорил он, – люди, для которых не было ничего удивительного в том, что человек может превратиться в горного льва или птицу или просто летать. Так что я больше не пользуюсь «травой дьявола». Зачем? Чтобы пугать индейцев?
Я увидел его печаль и почувствовал глубокое сострадание. Мне хотелось что-нибудь сказать ему, пусть даже банальность.
– Может быть, дон Хуан, это участь всех, кто ищет знание.
– Может быть, – спокойно сказал он.
Четверг, 23 ноября 1961
Подъехав к дому дона Хуана, я не увидел его на веранде. Это было странно. Я громко окликнул его, и из дому вышла его невестка.
– Заходи, – сказала она.
Оказалось, что две-три недели назад он вывихнул лодыжку. Он сам сделал себе гипсовую повязку, пропитав полосы из тряпок в кашице, изготовленной из кактусов и толченой кости. Материя, туго обернутая вокруг щиколотки, высохнув, превратилась в легкий и гладкий панцирь. Повязка получилась твердой, как гипсовая, но гораздо удобнее и не такая громоздкая.
– Как это произошло? – спросил я.
Ответила его невестка, мексиканка из Юкатана, которая за ним ухаживала:
– Да просто случайность. Он упал и чуть не сломал себе ногу.
Дон Хуан засмеялся, затем подождал, пока она ушла, и сказал:
– Случайность, как бы не так! У меня есть враг поблизости. Женщина по имени Ла Каталина. Она толкнула меня в момент слабости, и я упал.
– Зачем
