А за спиной у него стройные пальмы машут плюмажами по ветру, бугенвиллеи и фламбояны полыхают аж наизнанку выворачиваются, колибри сверкают летучими драгоценностями, и все бы ничего, только шагах в ста за ними – тот же непроходимый туман стоит до неба.
Ох, думаю, Док, довыдрючивался… Проснулась – и думаю. Что же ты, Док, такой благостный, перед кем изображаешься? Кто тебя на камеру снимает и мне транслирует – как пленного или заложника. И почему сейчас, не девять дней – девять лет спустя после твоей гибели, вот и сиротки твои брошенные… И чувствую, на правое запястье мне будто надавило что-то. Крепко так надавило, прижало к постели. Как дышала, так и дышу, будто не заметила, будто сплю. Веком не дернула, ресницей не дрогнула, прислушиваюсь. Ничего не скрипнет, не шуршит, только одеяло едва-едва проминается, как будто кошка по кровати идет. Только кошки никакой нет у меня. Маленькие шажки, крохотные ножки. И на правое запястье – как будто наступили маленькой ножкой.
И проснулась – в том неконтролируемом ужасе, какой у меня и может-то быть только во сне и на выходе из сна. Не могу рукой пошевелить. Ни одной, ни другой. Потому что на правом запястье у меня стоит Рыжая, на левом Кровопийца, а Черепушка у меня на груди топ-топ-топ, тум-тум-тум – марширует, перебивая сердечный ритм. Я посмотрела в ее глаза и узнала, что умираю прямо сейчас.
И тут дверь открылась и в спальню заглянул Енц.
– Эй, Ягу, спишь?
Я поняла, что сплю, и проснулась.
Никого не было на моей кровати, кроме меня и одеяла, и на нем никаких следов, только на груди как пригоршня синяков рассыпана, как будто по бронежилету отстрелялись из чего-то не очень мощного… И Енц тут как тут, хмурится, смотрит с подозрением.
– Тебе что, тоже сегодня досталось?
– Тоже? – переспрашиваю его, растирая грудь. – Что значит «тоже»?
Он только хмыкнул, качнул рукой – иди, мол, за мной, – и вышел из спальни. Я свитер поверх пижамы натянула – то ли дом выстыл, то ли меня еще от сна трясет. И за ним, в гостиную, камину.
– Сначала мне снилось, что мы опять в Климпо… И все безвыходно, ни туда, ни сюда. И Док придумал направить слонов на их позиции, и они с Клемсом ушли в буш… А потом они лежали рядом, кровь уже не текла, вертолет всё не летел, и я вот все это видел, как наяву, оно повторялось и повторялось, я понимал, что что-то не так, чем дальше, тем сильнее понимал, но что именно не так – не понимал. Раз двадцать, наверное, я смотрел, как Дока и Клемса