Пленник посмотрел на нее и ничего не ответил, как будто то, что она сказала, было слишком сложным для его понимания. Упырица снова покачала головой и еще рукой махнула:
– Кровь у тебя гадкая. А сам ты хороший. Но дурак. Я еще приду. Не умирай тут без меня.
– Я не умру, пока не вспомню.
– Вот и не вспоминай.
Сколько-то раз наступал свет, и снова приходила тьма – упырица не возвращалась, и пленник забыл о ней. Но она все же пришла, теперь уже вдвоем с подружкой, такой же неестественно маленькой, с разрисованным лицом.
– Фмотри, кого я тебе привела! – радостно объявила первая.
– Кого привела, – молча повторил пленник.
– Ничего фебе, – первая дернула за руку вторую. – Говорить не может, фмерть не узнает, фовсем изнемог. Давай фпасай его!
Та, кого она назвала смертью, подошла поближе к лежащему на полу пленнику. Он закрыл глаза: так лучше видно. Лицо новой гостьи было разрисовано вроде мексиканской маски-калаверы, как будто она и впрямь изображала смерть.
– И зачем мне его спасать? – флегматично спросила разрисованная.
– Ну ты еще будефь тупить! Мало того, что он вляпался, как дурак. Того и гляди – умрет куда-нибудь не туда. А надо, чтобы умер куда надо.
– А кому это надо? – полюбопытствовала разрисованная.
– Нам! Нам это надо! А то так и останемся вдвоем, да еще и в прошлый раз нас никто не спасет.
– Это важно, – согласилась калавера. – Эй, ты. Хочешь умереть прямо сейчас?
Она наступила крошечной ножкой в черном ботинке на прокушенное упырицей запястье.
Оглушительная тяжесть, мерцающий ужас.
– Нет, нет, – забился пленник. – Мне нельзя!
И заплакал, когда калавера отступила.
– Э-гей, ты фто? – забеспокоилась упырица.
– А я тебе что говорила? – пожала плечами калавера. – Он упертый.
– И это все, на что мы еще можем надеяться, – отрезала рыжая, выступая из темноты.
– Фефтра!
Упырица кинулась обниматься с ней, калавера почти незаметно улыбнулась и кивнула.
– Эй, Док, ты что, не узнаешь нас?
– Док? Вас? – пленник бессильно наморщил лоб. – Я вас не знаю. А кто такой Док?
– На колу мочало – начинай ф начала! – зашипела упырица.
– И начнем, – сурово сказала рыжая. – Мне тут болтаться некогда, у меня там тридцать девятая неделя заканчивается, знаешь, какие психологические травмы будут у ребенка, если я долго здесь промаринуюсь?
И повернулась к пленнику.
– Ты – Док. Вспоминай давай.
Пленник сжался, дрожа и всхлипывая, замотал головой.
– Я не могу, я стараюсь, я не могу… Простите меня…
Рыжая пару раз моргнула от изумления, ее глаза из оранжевых стали зелеными, потом сиреневыми.
– Что с тобой, Док? – потерянно прошептала она.
– Я не знаю, кто такой Док… Я все расскажу,