Правда то была или выдумки выжившей из ума служанки, Франц знал одно: между братьями действительно есть удивительная связь.
Со стороны ее не увидишь, но мальчик чувствовал тоненькую нить, что вела от его сердца к сердцу Филиппа. Всякий раз, когда к Францу подступали холод и тьма, рука Филиппа находила его руку, и все, что оставалось – закрыть глаза и позволить брату отдать свои силы. Точь-в-точь как песок в часах пересыпается из одной чаши в другую, спокойствие по капле струилось от Филиппа к Францу, вновь заставляя мир и тишину воцариться в его мятежной душе.
Мысли о том, как брат его успокаивает, заставили Франца расслабиться. Дрожь мало-помалу ушла из пальцев, а сгустившийся за спиной мрак разредился и вскоре растаял.
«Вот так, – подбодрил себя Франц, – вот так… а теперь отвлекись. Вон как блестит речушка – ну-ка, придумай, на что она похожа? Если прищуриться, река похожа на золотого змея… Да, точно. Это змей, который спустился с неба и улегся между холмов, чтобы погреть кости в последних лучах солнца. Волны – его чешуя, там, далеко за деревней – голова. А хвост, наверное, дотянется до самой станции…»
Продолжая рассказывать себе сказку, взявший себя в руки Франциск ехал дальше и дальше, навстречу новому дому.
Вскоре, лениво стуча копытами, лошади преодолели спуск и подкатили коляску к первым домам. По обе стороны от дороги на путников равнодушно глядели пузатые серые строения. В пыльных стеклах пламенел пунцовый закат.
– Миллхил, – объявил пропитым голосом возница.
Подскакивая на булыжниках («Матерь божья!» – процедила Делайла), они въехали в деревушку, где всем троим – Делайле и близнецам – предстояло отныне жить.
Когда Франциск увидел Миллхил, тревога покинула его окончательно, уступив место азартному предвкушению. Прежде он никогда не бывал за пределами Лондона и теперь во все глаза смотрел на многочисленные домишки. Мальчик завертел головой так быстро, будто она была на шарнирах – вправо-влево, назад-вперед.
«Который? Который из них?» – Франц сгорал от нетерпения.
Какой-то