По-видимому, в это время слово шпион не имело отрицательной стилистической окраски. С определением добрый оно встречается в переводе «Мемориала польского короля Августа II», адресованного Петру I в 1705 г. («после ноября 17»). В этом дипломатическом документе польский король «подал» свои мысли, в том числе и в части «Како учреждение здешнего войска и всего к тому приналежащего по достоинству быть надлежит и удобнейше учинитися может»397. Август II рекомендовал Петру I: «Не менши того надлежит различных добрых шпионов, и что более, то лутче, иметь, ибо оными более, нежели подъездами уведать возможно, и тако конницу не надлежит толь часто утомлять будет»398. На этих рекомендациях Петр не оставил никакой резолюции. Неизвестно, разделял ли он мнение польского короля, что не следует «утомлять» конницу подъездами, когда можно использовать шпионов. Известно, что подъезды и шпионы решали разные разведывательные задачи и должны были дополнять друг друга для представления командованию целостной картины о неприятеле.
В канцелярии фельдмаршала Б. П. Шереметева в сентябре 1712 г. сделана следующая запись в «Военно-походном журнале»399: «От агента львовского <Гуденовича> сентября 7 дня: Господин Шпигель здесь день и ночь имеет конференцию с татарским мурзою и чинят фракции, о которых прежде сего писал и в предбудущую почту больше объявлю; ежели угодно, когда оный мурза поедет назад, тогда пошлю с ним шпиона»400. Речь идет о генерале Шпигеле, «стражнике коронном», который по поручению короля Августа II «у Порты Оттоманской ищет тайно с королем шведским помириться»401. Агентом во Львове был русский дипломатический представитель Гуденович, занимавшейся в том числе и разведкой, опираясь на шпионов.
Сохранилась следующая приписка к не дошедшему до нас письму А. В. Кикина, командовавшего корпусом под Митавой, к Петру I от начала февраля (до 6 числа) 1706 г.: «Сего ж дня поимали мы зде шпиона, который с пытки сказал, что он принес писмо к писарю Митавскому, который имел давно карешпонденцию с полковником Кнорингом, и того же часу оный писарь взят за арест; и что явитца, о том буду писать немедленно. О Леингопте [граф Адам-Людвиг Левенгаупт, шведский генерал-майор, находился тогда в Риге] сказывают шпионы, которые были