Сел на выщербленные ступеньки, достал из баула пакет, в котором, как одинокая уклейка, плавал огурец.
– Угощайтесь…
– Вы откуда? – спросила Анна.
– Из Петербурга.
При мысли о том, что в Беловодье, где при каждом доме в парниках радостно вызревали сотни Нежинских, апрельских и зозуль, кто-то додумался привезти снулые магазинные огурцы, Анна расхохоталась. Толстяк посмотрел на нее и тоже засмеялся.
– Вы здесь в первый раз, да? – спросила Анна, непринужденно устраиваясь рядом с ним на ступеньке.
– Верно. Никогда раньше так далеко не забирался, по правде сказать. Всю жизнь в Петербурге. А вы?
– А я всю жизнь здесь, – с удовольствием сказала Анна. Она покосилась на раскрытый баул, убедилась, что другой еды там нет, разломила подаренный огурец и протянула половину толстяку. Тот взглянул на нее пристально и как-то странно.
– У меня в поезде вареную курицу украли, – пожаловался он.
Анна снова фыркнула.
– Как же вы обошлись, бедный?
– Я украл себе новую у попутчика, – с достоинством сказал он.
Она снова засмеялась, не понимая почему. Ничего остроумного он не говорил, но в интонациях, в негромком голосе было что-то, заставлявшее улыбаться.
– Когда вы уезжаете? – Анна подумала, что нужно помочь ему подыскать жилье.
Он потер переносицу.
– Не думаю, что я отсюда уеду…
– В смысле?
– Видите ли, я женюсь.
– На ком?!
– На вас, – очень просто сказал он.
Анна выронила огурец и посмотрела на него. Идиот какой-то! И шутки у него идиотские.
Идиот тоже посмотрел на нее. Он больше не улыбался.
– Вы даже не знаете, как меня зовут, – растерянно сказала она.
Рыжий прищурился, будто что-то прикидывая.
– Я люблю имя Анна, – сказал он наконец. – Можно вас будут звать Анной?
Они расписались неделю спустя.
Когда Галина Терещенко узнала о случившемся, ее чуть не хватил удар. Красота дочери принадлежала ей, это был капитал, ожидавший выгодного вложения. Но ее сокровище похитил страхолюдный еврей и пустил все планы под откос.
Весной родилась девочка. Пугало, страшилище, козья морда.
«От урода уродку родили!» – кричала Галина, встречая семейство Бялик на улице.
Заряда ненависти хватило на пять лет. На шестой год Галина неохотно даровала предательнице свое прощение.
Однажды после Нового года Яков Бялик, вот уже несколько месяцев хворавший без видимой причины, почувствовал себя совсем нехорошо. По настоянию жены он доехал до больницы. Ему пришлось задержаться почти на неделю. Вернувшись домой, Яков обнял своих и закрылся в комнате, сказав, что устал от поездки.
– Сколько осталось? – спросила Анна, когда он вышел к ужину.
Лицо ее было почти спокойно.
Яков хотел было сделать вид, что не понял вопроса, но посмотрел на жену, с