– Мстислав? Не-е-а, не было такого. Да и ваших больше никого у нас не осталось. Тут наш князь молодец, раз обещался отпустить, всех и отпустил.
– Жаль, эх, где ж теперь и искать буду? Ладно, Голован, за встречу, да за твоё здоровье!
Кружки стукнули край о край. Медовуха у Голована оказалась отменная. Сама собой наладилась и беседа. Но только когда блеск в глазах моих собутыльников указал на полное слияние душ, я осторожно заговорил о главном.
– Слышь, Пётр Игнатьевич (так звали Голована), а чего новенького про княгиню Агафью говорят?
– А ничего я не слыхал.
– Ты ж сам говорил князю Корнею, мол, похоже, отравили её.
– Тёмное дело. Может, отравили, а, может, и сама Богу душу отдала, упокой Господи! – перекрестился Голован в красный угол. – А-а-а, вот и хозяюшка моя пришла.
В горницу вошла молодая женщина и, увидев чужих, смутилась. Сумерки не давали рассмотреть её лица, но была она рослой и крупной. Щупленький Голован рядом с ней мог казаться не более чем ручкой к кувшину. Она молча поклонилась нам, мы, привстав, тоже. Во взоре моего князя отразилось немое восхищение. Понять его было можно, но дело – прежде всего.
– Простите, хозяйка, зашли вот повидаться со старым знакомым, – сказал я, наступая Корнею на ногу.
– Ты пройди, пройди, Марьюшка, присядь с нами, – засуетился Голован. Не знаю как на людях, а дома он, похоже, в коренниках не ходил. Могучая Марьюшка скромно подсела к столу, прикрывая рот концом платка-убруса. Голован плеснул настойки в невесть откуда взявшуюся четвёртую кружку. Когда успел? И она, поздравствовав нас, выпила.
– А у нас тут, рыбка, разговор как раз о княгине московской зашел, которую похоронили…
Женщина пытливо взглянула на нас и спросила:
– На что она, царство небесное, понадобилась вам?
– Так князь московский послал нас узнать, – вдруг с маху брякнул Корней. – Э-э-э…
Ох, блин горелый, он глупел прямо на глазах. Пора было вмешиваться.
– Мы, хозяюшка, из артели. Построить там чего, или, скажем, памятничек над могилкой вытесать. Сейчас пока заказов не набрали. Вот и подумалось, узнать, где она схоронена, да и, может, подрядиться. На князя-то поработать всякому бы хотелось, – понятно, моя ложь выглядела не очень убедительно, но Голованова супруженица, чистая душа, не усомнилась.
– Да схоронили её на княжеской половине, в кремле. Сам архиерей и отпевал. Честь по чести. А крест ей тогда же и поставили. По велению князя Михаила! Красивый, с узорочьем. Вы сходите на кладбище, сходите!
Голован с увлечением разливал из кувшина, стараясь угадать всем поровну.
– И много народу ныне язва покосила?
– Какая язва?
– Так ведь княгиня от язвы моровой померла, у нас на Москве сказывали.
– Может и от язвы, – женщина округлила глаза и понизила голос. – А только как мучалась она, бедняжка. Ой, кричала как!
– Ай-ай-ай, – притворно заахал я, поощряя рассказчицу.
– Как княгине