Мой дом сгорел, изрыт бомбежкой сад…
Напрасно ты, кровавый, хищный ворог,
Таким мечтаешь сделать Ленинград!
За грабежи, поджоги и убийства,
За девушек поруганную честь,
За все, за все проклятым кровопийцам
Месть!
Все важнейшие события, которые случались с летчиками в боях, на следующий день появлялись в очередном продолжении поэмы. Когда Чепелкин, над которым Кабанков постоянно посмеивался в своих рисунках, оказался окруженным четырьмя «Мессершмиттами» и был спасен только тем, что ему на выручку кинулись все остальные летчики эскадрильи, он написал:
Да, смерть ушла от друга дорогого,
Его мы вырвали из вражеских когтей,
И как приятно чувствовать, что снова
Он с нами, здесь, летит среди друзей.
О немцах он писал не то что презрительно, а брезгливо, и словно дразнил их тем, что им не удалось выполнить своих планов:
Пусть день и ночь грохочет канонада
Мы вытерпим; но вас из блиндажей,
Как погань, вышвырнем, – и Ленинграда
Вам не видать, как собственных ушей.
Из всех дарований Кабанкова Лунину самым удивительным казалось его умение сочинять стихи. Людей, умеющих плясать, играть на баяне, рисовать смешные картинки, Лунин встречал и раньше, но человека, умеющего сочинять стихи, встретил впервые. Поражало его то, что, хотя они жили в одной комнате, он никогда не видел, как Кабанков пишет стихи. Где и когда он их пишет? И однажды, оставшись с Кабанковым наедине, он спросил его об этом.
– Я их не пишу, а придумываю, – сказал Кабанков. – Где придется. В полете.
И Лунин подивился еще больше. Как можно придумывать стихи в полете, когда все внимание занято тем, как бы не заблудиться в тумане, не потерять товарищей, не врезаться в лес, не прозевать приказания Рассохина, не забыть о приборах, стрелки которых стремительно движутся, и, главное, не пропустить врага?
Кабанков был комиссаром эскадрильи, и Лунин нисколько этому не удивлялся. Хотя можно было бы спросить: почему Кабанков комиссар? Звание у него было строевое, а не политическое, ничего, кроме летной школы, он не кончал. Член партии, конечно, но вот Серов, например, тоже член партии.
Оказалось, Кабанков стал комиссаром всего за день до прибытия Лунина в эскадрилью. В начале войны в эскадрилье был другой комиссар, человек нелетающий, кадровый работник. При эвакуации Таллина этот прежний комиссар погиб в Финском заливе, как и многие другие работники дивизии. Прибыв сюда на аэродром, эскадрилья оказалась без комиссара. Но приехал только что назначенный комиссар дивизии Уваров, переночевал с летчиками, поговорил с ними, послушал, как Кабанков играет на аккордеоне, посмотрел «боевые листки» и, уезжая, назначил Кабанкова комиссаром эскадрильи.
Для всех это было неожиданностью. Никому прежде и в голову не приходило, что Кабанков будет комиссаром.