Уже на улице девушка уселась на скамейку, когда путеец, осмотрев ее еще раз, поднял воротник тулупа и застегнул его так, что он стал напоминать торчащую вверх трубу.
– И почему я не бегу от этого бреда? – послышалось из тулупа.
– Может, от того, что от одного ты уже сбежала? – не заставил себя ждать ответ.
В открытую путейцем дверь вышел Аркадий Гаврилович и одним махом запрыгнул на метровый столб, оставшийся от старого забора. Кот выпятил грудь и, навострив уши, уставился в темноту, обернув хвостом лапы.
Где-то вдалеке слышался шум автомобильной дороги, старый тускло светящий фонарь качался на ветру за путями, то проявляя контур бетонного забора, то вновь погружая его во мрак. Из-за угла этой железнодорожной будки городские отсветы, сливаясь воедино, казались ей чем-то далеким и даже не совсем реальным, словно отчетливый сон с осознанием самой себя в нем. Словно стоит только проснуться, и он распадется, оставив лишь четкие очертания объективного этой непролазно серой реальности.
Девушка, заскучав, стала пялиться на небо, где среди неплотно расстеленных туч иногда проблескивали редкие звезды. Вдруг совсем рядом послышалась череда звуков осыпающейся щебенки и сбивчивого топота. Через секунду в усеченном конусе фонарного луча появилась расхлябанная и бубнящая что-то бессвязное мужская фигура в длинной расстегнутой куртке с капюшоном горчичного цвета. Девушка насторожилась и замерла. Мужчина, меж тем увидев свет в окнах, прошел по тропинке и остановился перед столбом, где восседал Аркадий Гаврилович, огляделся и пробормотал:
– Она здесь, она точно сюда… – тут же взявшись нести околесицу, – не бояться, не бояться, молчать, слушать, молчать, слушать, отвечать, отвечать, тук-тук-тук, – двигаясь вперед, укорачивая и без того неширокий шаг уперся в дверь и постучал, дрожа и морщась.
– Открыто, входите, – послышалось из дома.
Гость секунду помедлил, помотал головой, наверное, в надежде собраться с мыслями и, аккуратно приоткрыв дверь, вошел.
На фон желтоватых занавесок, закрывающих окно, налипло две тени, чьи хозяева заняли места за столом. После того как дверь закрылась, звуки разговора, пробирающиеся сквозь стену, скомкались и растеряли отчетливость произносимых слов, оставив различимыми только настроение и степень накала диалога, где вопросы несли тяжелый гнетущий фон, а ответы расхлябанный и болезненно-растерянный характер.
Девушка прильнула к стеклу и уставилась в тесный зазор между оконной рамой и краем занавески. С этого ракурса рассмотрению поддавался только путеец и только со спины. Но и при всем неудобстве и неполноте теперь виделось очевидно, как он изменился с первых же слов практически полностью и, создавая впечатление гораздо более прямого сильного, более отчетливого, словно его стало гораздо больше, чем раньше, можно сказать, он принял образ гиганта, не меняя при этом собственной формы.
Девушка разинула рот и замерла несмотря на то, что и до этого особенно не шевелилась.