– Как у Пушкина! – не удержал возглас восхищения Тема
– Сударь, избавьте от конфуза, наливайте уже, время на исходе, нам бы до четверти двенадцатого управиться!
Возможно, Тема был простоват, но не прост. До четверти двенадцатого оставалось еще минут десять, а из текущего момента хотелось выжать максимум. Ибо то, что это не просто безумный спектакль с выжившей из ума старухой-антикварщицей, а какая-то оригинальная история, он понял еще вчера, когда случайно прочитал объявление на двери. Несмотря на весь абсурд ситуации, чувствовалось за всем происходящим что-то интересное и Тема хотел понять, к чему ведет эта дорога.
Разговор наконец-то ложился в правильное русло и потому Тема, потянувшись за бутылкой, продолжил развивать успех:
– После первой не закусываю. Но между первой и второй перерывчик небольшой… – при этом ловко и умело, как ему показалось, подцепил ногтем язычок пробки и сорвал ее одним решительным движением. Глухо чпокнуло и завоняло спиртом.
Стараясь не терять фасону, Тема солидно разлил по фужерам. Спиртовая вонь усилилась.
Салтычиха впервые за все время их короткого знакомства глянула на него с некоторым намеком на уважение и жестом фокусника извлекла чуть ли не из рукава красно-желтую баночку консервов с изображением кита, надписью Kinoya’s и какими-то иероглифами. «Японскими» – понял он, глядя на черное Made in Japan в нижней части этикетки.
– Уважаю, – скупо бросил Тема, с некоторым облегчением человека избавленного от решения нового ребуса увидев кольцо для открывания на крышке, взял в руки банку и решительным движением вскрыл ее.
Чокнулись, опрокинули.
Тему спасло одеревеневшее со времени вчерашнего одиночного застолья горло. Глаза рванулись из орбит и, чтобы скрыть грядущую конфузию, он молниеносно наполнил фужеры вновь и повторно чокнулся с Салтычихой. Опрокинули снова.
Рыцарским жестом Тема подвинул закуску в сторону Салтычихи, чем она не преминула воспользоваться, опрокинув в рот часть содержимого. После чего лихо стукнула баночкой, возвращая ее собеседнику.
В это время Тема боролся с мучительным соблазном исторгнуть наружу как только что выпитое, так и оставшееся в желудке со вчерашнего вечера. Водка была теплая, с мерзким железистым привкусом и обжигающе-отвратительная. В последний момент нечеловеческим усилием воли он удержался от непоправимого и, судорожно вцепившись в банку, повторил движение Салтычихи.
Что-то мягкое шлепнуло по нёбу, диафрагма окончательно рванулась было наружу, но в этот момент солоноватый бульон вдруг смягчил его внутренности и тошнота резко отступила. С приятным изумлением он сглотнул жидкое содержимое и принялся неторопливо