Незнакомец неуловимым кивком дал понять Джонатану, что – ничего страшного, он не обижен, хотя и печален, это точно. И он был вроде как благодарен Джонатану, но за что?
Королю он показался безумно знакомым, но виденным не на улице, не мусор выбрасывающим, и вообще не в житейщине. И отчётливее стало чувство, что человек переодет.
Джуни ещё раз кивнул, окончательно прощая Джонатана, и отошёл в сторону, дав понять, что общение было, но – окончено.
Джонатан отвернулся в поисках поддержки и обрёл её в лице Лис. Она стояла в углу возле какого-то расписания и не заметила происшедшего.
Джонатан неуверенно подошёл к ней. Он дождался, чтобы она нашла что-то важное в расписании, и вопросительно взглянул ей в глаза. Лис взглянула в направлении, которое указал Джонатан плечом. Потом на самого Джонатана.
Джонатан увидел, что в учительской нет никого, кроме них, а разве луговая нечисть считается?
– Странный тип…
Лис сказала, снова поднимая глаза к росписи:
– Он потерял ребёнка.
Джонатан подавился воздухом.
– В смысле, его отняли. – Пояснила Лис. – Он его искал долго, а теперь работает в школе.
Она пошла к выходу, и Джонатан потащился за ней, чувствуя смутную вину, но в чём он виноват?
Он не испытывал желания говорить об этом, и, к счастью, Лис тоже. Вместо этого она вытащила из-под локтя свёрнутый рулон изодранной бумаги. Она отступила так, чтобы глаз камеры из угла не дотянулся, и показала, развернув, уголок.
– Что скажешь?
Джонатан охнул. Он мигом забыл про переодетого пирата.
– Впечатлён, писательница.
– Это знамение.
– Знаю.
Вышли из занятой стражами школы невозбранно. На спуске Джонатан задумался и остановился, хлопнул себя по лбу.
Лис следила за ним. Из отъезжающей машины тоже глянул острый глаз, и машина собралась притормозить.
– Понял?
– Они устроили школу в упавшей башне.
Лис зачем-то намотала прядь волос на ушко.
– Джонатан, ты не потерян для логики.
Джонатан на эту дежурную и вполне равнодушную учтивость отозвался неожиданно – глаза его сверкнули, а подбородок выдвинулся от еле сдерживаемого смеха.
Лис мельком скользнула по этому непрошеному изобилию и вдруг вернула всё внимание его величеству – лиловые драконьи глаза так и впились в картинку. Смех дрожал в сомкнутых коротких ресницах короля, схваченная силками и пытающаяся притаиться птица.
– Ты чего? – Подозрительно молвила она и кашлянула.
– Для логики, говоришь?
Джонатан ликовал – в кои-то веки (а, в самом деле, сколько мы знакомы?) на кукольном личике маминой наперсницы проступила растерянность, и оттого оно неуловимо изменилось: подтаял строгий овал, будто художник, спохватившись, затёр слишком правильную карандашную линию, и гладкая кожа подёрнулась