Барсуков поморщился.
– Игра мыслей, игра слов, все у нас и кончается игрою слов, и мы ею, бедные, и сыты. А ведь все просто, примеры прямо вокруг и под ногами. Возьмите хотя бы заказ этот нынешний, который Вероника привезла. Ведь это же дичь! Человек с мировым именем, академик, на семидесятом году существования государства, получает паек от своего правительства. Банку шпротов и пачку индийского чая. Да я, собственно, и не про заказ.
– Но если вы не про заказ, то про что? – сухо поинтересовался Модест Анатольевич.
Я думал, что таежный выходец собьется, смутится, но нет.
– Я про свободу. Вы возьмите хоть футбол этот недавний!
Валерий Борисович вдруг зарычал как раненый и схватился руками за небритое лицо. Он был страстный болельщик, а сборная страны на последнем чемпионате мира в Италии провалилась так бездарно, что нельзя было не зарычать.
– Футбол – это не игра всего лишь. Футбол – это концентрированное выражение национальной самобытности и национальной культуры в наиболее ощутимой, непосредственной форме. Что нам продемонстрировала наша сборная в Италии? Что мы никогда не победим.
– Но почему? – всхлипнул сквозь прижатые к лицу ладони Валерий Борисович.
– Потому что за команды наших соперников играют свободные люди, а за нас – крепостные. Крепостное право у нас не отменили в 1861 году. У нас только объявили об его отмене. Оно у нас сохраняется. До сих пор любой председатель колхоза, любой командир батальона, директор шахты, заведующий кафедрой – барин, Троекуров.
– Мысль не только не слишком глубокая, но и не слишком патриотическая. – Модест Анатольевич отхлебнул отвара.
– Патриотизм – последнее прибежище негодяя! – рубанул Барсуков.
– Патриотизмус – есть красиво.
– Кто же вам сказал такую глупость? – Академик резко поставил кружку на стол.
Не сразу стало понятно, к кому относится вопрос, но Барсуков решил принять его на свой счет. Да, кажется, сжигает корабли. Его тайная миссия на петуховской даче провалилась. Высокомерным движением освежив свои баки, он заявил:
– Это слова Льва Николаевича Толстого.
Модест Анатольевич зевнул и даже на несколько мгновений закрыл свои запавшие от голода глаза. Неужели заснет, мелькнула у меня дурацкая мысль. Но академик не заснул.
– Вот типичный пример либералистского мышления.
– Что это такое – «либералистское мышление»? – оскалил мелкие зубы Барсуков, кажется, он готовился порвать в клочья аргументацию академика.
– Заметьте себе, не либеральное, для меня либерализм не ругательство, а либералистское.
– Да что же, что же это такое?!
– Это смесь самовлюбленной неграмотности, тупой, религиозной веры в прогресс, неудержимого стремления повторять заклинания из некоего нелепого набора. Вроде того, что «демократия никуда не годится, но лучше нее все равно ничего нет».
– Солженицын это