Сурхан в 1995 году был еще вполне приличным: относительно широкой и глубокой рекой. Плескание в водах Сурхана было единственным развлечением для детей, молодежи и взрослых. В этот период времени в Джаркургане было еще очень много русских, татаров, корейцев, туркменов. И все мы говорили на русском языке. Даже часть узбеков говорили на чистом русском как на родном. Иногда мне казалось, что Джаркурган – это всеми забытый город, который ни на какой карте не сыскать. Сюда в последнюю очередь доходит мода на одежду, новые технологии, и так далее. Если кто-то приезжал со столицы, то казалось, что город посетила популярная звезда сцены. А если кто-то из России или вообще какой-нибудь иностранец посетит наш забытый мирок, то его будут долго и пристально рассматривать, изучая его повадки, манеру разговора, стиль одежды. Город, как я уже сказала, был маленький, и все друг друга знали. Любая новость рассползалась очень быстро да еще, как правило, сто раз приукрашивалась. Мы жили будто бы оторванные от другого мира. Сам Джаркурган был для нас маленьким собственным мирком, где царили свои правила, своя культура, традиции, и даже понятный только жителями города лексикон. Центр города был более или менее обустроен. Улица, где стоит городская администрация, полностью асфальтирована и засажена зеленью. Хотя при температуре в летнее время мало какая зелень может устоять. Но могучие старые кленовые деревья отважно выстаивали свое право на существование, даря хоть какую-то прохладу в раскаленном городе.
Наша же улица была старой и потому дороги тут были разбитые. Кое-где еще можно было увидеть следы ранее пролегавшего асфальта. Поэтому местами дорога на Максимке выглядела как залатанная ткань. Максимка была густо заселена русскими семьями. И мы с мамой были не исключение. Я тоже русская, хотя мама говорит, что мы украинцы. Но мне больше нравится считать что мы русские, ведь мы говорим на русском, а не на украинском. А еще быть русским в то время было почетно. Ведь нас тогда было много в этом городе, а всех кто не русский почему-то называли чурками. Я не знала, что значит чурка или чурбан, но мне бы не хотелось, чтобы меня так называли. Мне сразу же представлялся кто-то с темно-коричневым лицом, одетый в широченный аляпистый чапан и кричащий на весь базар.
Мы мамой живем на первом этаже, а над нами есть еще один этаж. Там живет большая семья Ибрагимовых. Добрая соседка тетя Вера и ее муж Ахмед. У них пять маленьких детишек и все мальчики, кроме одной. Ее зовут Анара и она моя ровесница. Ей, как и мне: пять лет. Их семья очень шумная, а у моей мамы часто бывают мигрени, и она ужасно раздражается, когда наши потолки чуть не проваливаются от той беготни, раздававшейся на втором этаже. Но в такую рань над нами царило сонное царство. Я не понимала как вычислять время по стрелкам часов. Тогда я едва умела считать до десяти и то с натяжкой. Но для меня утренним будильником является тетя Вера. Сколько я себя помню, над нами всегда в одно и то же время раздавался звонкий щелчок замочной скважины в железной двери. Сначала я просыпалась от этого короткого, но очень плотного звука, который эхом раздавался по нашему старому подъезду и касался моих детских ушей. Потом я стала просыпаться незадолго как услышу этот звук. Тогда я на цыпочках пробиралась на кухню. И хотя мои маленькие стопы едва касались пола, все равно казалось, что я шагаю как слон; такая тишина стояла в эту мунуту в нашей квартире. А когда я пробиралась на кухню, и закрывала за собой стеклянную дверь, то мне думалось, что я уже обособилась от остальных комнат и могу шуметь сколько душе угодно. И поэтому я брала стул и тянула его к окну, как и в этот раз. Он скрипел, возмущался и мне даже казалось, что он бухтит на меня.
В это утро я так же по своему обыкновению проделала привычные мне действия. Вот я уже стою на стуле и выглядываю в окно. На улице еще стояли неразбавленные сумерки. А у нашего окна всегда было чуть темнее чем в других местах. Потому что прямо