– Так поездишь – будешь психом! – заметил Шмелев. – Он, наверно, сумасшедший. Гонять автобус по этим серпантинам!
– Мы с тобой живы, и слава Богу! Давай искать дом Степана Максимовича Маципуры. От остановки тропка должна идти сразу в горы. Вот она, а наверху виднеются крыши. Нам туда!
– Легко сказать: «Нам туда»! Бег с препятствиями! – ответил Виктор, скептически оглядывая тропу, усыпанную острыми камнями, со множеством рытвин и канав, пробитых дождевыми потоками.
Когда они, наконец, дошли до крайнего дома в поселке, рубашки на них были мокрые насквозь, пот катил градом, пощипывая глаза. К их счастью, дальше не было необходимости идти. Дом, возле которого Рыбалко и Шмелев остановились, как раз принадлежал той женщине, чье свидетельство накануне читал капитан. Вторым стоял небольшой домишко, сложенный из камня и побеленный заботливыми руками. Одно окно выходило на улицу, а глухая стена была обращена в глубь двора. Крытый красной черепицей, весь дом был какой-то радостный и веселый под лучами яркого солнца. Только на входной двери висел большой амбарный замок, извещая, что хозяина здесь больше нет. «Если это Гаврилин, то он был в этом доме в день смерти, – подумал капитан, внимательно разглядывая дом и примыкавший к стене сарай. – Имеет какое-нибудь отношение покойный старик к смерти Шкета? Может быть, это тюремные связи? Заманчиво!»
Рыбалко подошел к калитке. В глубине двора соседнего дома пожилая женщина возилась с виноградными лозами. «Это, наверно, и есть Прасковья Ильинична». Он постучал в калитку, и женщина, вглядевшись пристально в гостей, вытерла руки о фартук, неторопливо подошла к ним, перешагнув через грядку, разделяющую два двора. Лет ей было около семидесяти, но грубые натруженные руки говорили о том, что для отдыха ее время еще не наступило. Не спрашивая кто они и зачем пришли, она открыла калитку и пригласила их войти. Тем же путем, через грядку, проводила следователя и журналиста к крыльцу своего дома.
– Идемте в дом, там прохладно, – она поправила на голове цветастый ситцевый платок и поднялась на крыльцо.
Они прошли за ней следом в комнату. Женщина смахнула с табуретов воображаемую пыль и пригласила их сесть.
– Наверно из милиции? – предположила она уверенно.
– Как вы догадались, Прасковья Ильинична? – улыбнулся капитан.
– А сюда больше никто не ходит, – подняла она на капитана, признавая в нем старшего, свои внимательные, обрамленные густой сеткой морщинок глаза. – Про Степана Максимовича спрашивают. Только