Но обида отодвинула боль.
Ощущения возвращались. Болезненные довольно-таки ощущения – мышцы ныли, и тянуло, и крутило, и кажется, я начинаю понимать, что такое радикулит вкупе с артритом. Главное, не застонать, нечего привлекать к себе внимание.
– Ты создала нам большую проблему.
– Девочка не сможет претендовать…
– Оставь, Амелия, мы обе понимаем, что претендовать-то она не сможет, но говорить… Ты хотя бы додумалась взять с нее клятву молчания? Нет? О да, ты всегда была скорее эмоциональна, нежели разумна.
Надо будет запомнить – этак красиво обозвать кого-то истеричной дурой.
– А если она начнет задавать вопросы? Нет, не сейчас, позже, когда обживется, заметит некоторые несоответствия… она ведь была достаточно взрослой, когда мой сын… образумился.
– Не без вашей помощи.
– Дорогая, ты знала и, скажем так, приняла непосредственное участие, что будет учтено судом.
– Пугаете?
– Напоминаю. Мне-то терять уже нечего. А вот ты, дорогая, вполне можешь оказаться на скамье подсудимых. Какой позор, какой скандал… отвергнутая жена использовала несчастную мать, чтобы…
Нос зачесался.
Тайны, тайны… скелеты в шкафах. Лежали бы себе дальше, что ж их всех так поговорить тянет? Или был прав честный вор и мой единственный, пожалуй, друг, когда говорил, что любая тайна душу корежит и наружу просится, что свойство у секретов такое, чем дольше хранишь, тем сильнее тянет поделиться.
А с кем, как не с той, кто и без того в курсе?
И если так, то мне, можно сказать, повезло…
Повезло.
Зверь с темной шкурой был рядом. Я ощущала его присутствие остро, болезненно даже. Горячее его дыхание окутало коконом. Оно пахло сандаловыми палочками, которые у нас обожала Маришка, и еще свежим кофе.
Приятно.
И спасибо ему, наверное, что не убил. Ведь мог?
Мог.
И почему его не видят? Наверное, потому, что у них глаза открыты. А я с закрытыми лежу. С закрытыми глазами многое видится… иным?
Да, пожалуй, все именно так.
Зверь улыбался.
Он забрался мне на грудь, и оказалось, что не столь уж он огромен. И не тяжел, не тяжелее пухового облака… Пуховые подушки были у бабушки, маминой мамы, которая не одобряла папу, потому что нельзя связываться с женатым.
Она не ругалась, но лишь вздыхала.
И они с мамой, запершись на кухне, подолгу о чем-то говорили, а я же валялась на высокой скрипучей кровати, жевала кукурузные палочки и смотрела мультики.
Почему я вдруг вспомнила об этом сейчас?
У зверя ярко-зеленые глаза, будто из стекла бутылочного. И зрачков нет. Он смотрит на меня и в меня тоже… Бабушки не стало через четыре года после того, как отец ушел. Кажется, именно тогда мама окончательно сорвалась.
Депрессия.
И антидепрессанты, которые помогали, но ненадолго, а ей хотелось снова стать счастливой, и я была вечным напоминанием о предательстве и несложившейся жизни. Наверное, она слишком сильно любила, а потому сошла с ума.
Любить вообще опасно для здоровья.
– Не стоит