Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
Пролетая над аулом, Демон видит танец:
И Демон видел… На мгновенье
Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг.
Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук —
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты!..
И долго сладостной картиной
Он любовался – и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.
Тем временем жених, нагруженный дарами, спешит к аулу. «Он сам, властитель Синодала, ведет богатый караван».
И вот часовня на дороге…
Тут с давних лет почиет в боге
Какой-то князь, теперь святой,
Убитый мстительной рукой.
С тех пор на праздник иль на битву,
Куда бы путник ни спешил,
Всегда усердную молитву
Он у часовни приносил;
И та молитва сберегала
От мусульманского кинжала.
Но презрел удалой жених
Обычай прадедов своих.
Его коварною мечтою
Лукавый Демон возмущал:
Он в мыслях, под ночною тьмою,
Уста невесты целовал…
На караван нападают, поднимается стрельба. Караван разграбляют. Великолепный скакун жениха, не раз спасавший его в битвах от смерти, выносит его и на этот раз.
Скакун лихой, ты господина
Из боя вынес как стрела,
Но злая пуля осетина
Его во мраке догнала!
Конь с мертвым женихом приходит в аул. Гудал и его семья в горе.
Тамара рыдает, но в это время ей слышится голос «нездешний», который утешает ее, говорит, что ее жених теперь среди ангелов, а потому не стоит печалиться о его судьбе. Советует не горевать:
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки, час свиданья —
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!
Голос говорит, что с наступлением ночи будет прилетать к ней «и на шелковые ресницы сны золотые навевать…»
Тамара не понимает, что это за голос, но «мысль ее он возмутил мечтой пророческой и странной».
Пришлец туманный и немой,
Красой блистая неземной,
К ее склонился изголовью;
И взор его с такой любовью,
Так грустно на нее смотрел,
Как будто он об ней жалел.
То не был ангел-небожитель,
Ее божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик – о нет!
Он