«К чему бы?» – всполошился в душе Алексей Михайлович, но, оказалось, к хорошему. Уже на следующий день во время обедни государю принесли радостную весть: ополчась, поляки напали на Вильну, но были крепко биты, и многие из них сдались в плен.
Алексей Михайлович послал к Никону в алтарь дьякона просить, чтоб после обедни патриарх отслужил благодарственный молебен.
Никон уже знал о победе, более царя знал. Царю о виленском деле доложили устно, а патриарху принесли воеводскую отписку.
Предвкушая великие радости, Никон облачился в новый саккос и поглядывал из алтаря за царем. И вот когда Алексей Михайлович взялся, по своему обыкновению, оправлять перед иконами свечи – какую зажигал, с какой нагар удалял, какую гасил, – патриарх, сияя башнеподобным клобуком, вышел из Царских врат с воеводскою грамоткою и зачитал прилюдно удивительный рассказ о сражении под Вильной. Воевода, смущенный легкостью победы, а еще более смятением и безоглядным бегством прежде совсем не робкого польского войска, спросил пленных – откуда у них такие страхи перед русскими. И сказали ему: «Мы не от тебя, воевода, бежали, не от стрельцов твоих. Бежали от страха перед небесной ратью, ибо над твоим воеводским войском блистало в небе доспехами необоримое воинство с царем Алексеем и Михаилом Архангелом впереди». Голос Никона дрожал от восторга и ликования. Алексей Михайлович, слыша такие слова, заплакал от радости. Принял тотчас патриаршее благословение, расцеловался с Никоном, и обильные слезы их смешались. Певчие грянули «Многая лета» царю и патриарху. Причем царя рекли самодержцем Великой, Малой и Белой России.
И Алексей Михайлович крикнул певцам:
– Патриарху Никону пойте так же, как и мне: патриарх Великой, Малой и Белой России!
И певчие пели. И то было славное для всех русских величание.
Пело у государя сердце. Ночью, лежа с Марией Ильиничной в постели, не утерпел, похвастал:
– Слышь, Ильинична! Вот оно как – Богу-то молиться всем сердцем. Ты Богу слово и душу, а Бог тебе – жизнь и благополучие. Такое нехитрое дело, да не всяк истину сию разумеет.
Сказал и примолк. Уж больно все хорошо! К добру ли?
– Ты что? – спросила Мария Ильинична, почуяв в муже затаенную тревогу.
– Пойду погляжу, кто нынче в карауле стоит.
– Ты же сам стрельцов в свой полк собираешь.
– Да уж, конечно, сам. – Государь повернулся на спину, но тотчас и поднялся. – Береженого Бог бережет.
Не поленился одеться, вышел в комнату перед спальней. Из-за стола поднялся Артамон Матвеев.
– Доброй ночи, государь.
– И тебе доброй ночи, Артамон, – и поглядел вопросительно.
– Я посты с полчаса назад проверял. Все