– Где твой отец? – спросил Лазорев. – Батя? Папа?
Мальчик пальцем сделал круг возле шеи и поднял палец вверх.
– Повесили, что ли?
Лазорев спустился с холма.
Женщина стояла на крыльце.
– Где твой муж? – спросил он ее. – Его отец? Папа?
– Нет, – сказала женщина. Она выучила это его слово.
Лазорев разделся, лег, заснул. Всего на час какой-то, но проснулся здоровым. Женщина сидела и смотрела ему в лицо, как утром мальчик.
– Раса! – Она приложила ладонь к груди своей.
– Андрей, – сказал он.
– Андрис! – воскликнула она.
– Раса, – сказал он.
Женщина показала на девочку:
– Раса.
– Еще Раса? Вот так штука. А тебя как зовут?
– Микалоюс.
– Николка, значит!
– Николка! – звонко повторил мальчик.
Женщина взяла Лазорева за руку и повела на скотный двор. У нее было три коровы, два теленка. Три свиньи, лошадь, его – вторая.
– Хорошо, – сказал он Расе.
Она раскинула руки, потом свела их, соединила ладони и словно подала ему остров. Он улыбнулся. Она, чуть сдвинув брови, взяла его за руку и повела за холм, через дубняк. Здесь было поле, засеянное рожью. Десятины четыре. Потянула дальше и вывела к другому полю, чуть меньшему. Здесь была конопля и огород с капустой, морковью, свеклой, огурцами.
Потом они стояли над озером, и Раса была тиха, как озеро, и печальна, потому что не понимала, понравилось ли русскому ее хозяйство или нет.
Когда они вернулись, она положила перед ним сумку, которая досталась ему случайно. Он вытащил платья и отдал Расе. Раса вспыхнула радостью. Он развязал мешочек, выудил сережки попроще, серебряные с прозрачными камешками, и положил в ладошку маленькой Расе. Она тотчас сняла свои медные, и бриллианты длинными синими огнями засверкали на маленьких ее ушах. Большая Раса всплеснула руками. Заговорила что-то быстро, тревожно.
– Ничего, – сказал он, поняв свою промашку. – Вырастет – пригодятся.
Большой Расе он подарил нитку жемчуга. И тоже и обрадовал и перепугал.
– А тебе что? – спросил Лазорев Николку. – Тут три шапки. Одна твоя.
Кунья шапка досталась мальчику.
Раса-мать смотрела теперь на Лазорева с удивлением и страхом. А он был все тот же.
Поужинали вместе. Пришла пора спать ложиться. Раса-мать уложила детей на печи. Перекрестила, сама перекрестилась и, задув лучину, легла рядом с Андреем.
«Прости меня, Любаша, – сказал он, вздохнув долгим вздохом. – Не я искал, Божьим Промыслом все устроилось».
Только год спустя Андрей Лазорев узнал, что не один в мужья попал. Года за три до той резни, нечаянно вспыхнувшей в усадьбе, где была резиденция Золотаренко, местный властелин перевешал в селе двух из трех мужиков за то, что примкнули к казакам Хмельницкого.