– Клевета на принцев крови, – перечислял герольд, – обвинение его высочества, эрла Валенского, в грязном непотребстве, приравненное к государственной измене и посягательстве на честь короны, а так же клевета на достойную девицу и попытка опорочить её честь. Следствие по этому делу будет проводить лично его светлость герцог Элодисский на этом самом месте. Приведите обвиняемого.
Купец держался уверенно, и по нему не видно было, что он напуган или хотя бы растерян.
– Что ты можешь ответить на обвинение? – Спросил Гарет.
– В клевете на его высочество я не повинен, ничего такого про него я не говорил. – Быстро сказал «купец».
– Есть свидетели, которые утверждают обратное.
– Я говорил, ваша светлость, что слышал слухи такие, но сам этого не утверждал, и да поможет мне Бог!
– Где ты слышал такие слухи?
– Не помню. Где-то…
– Где именно? Если ты прибыл с Юга, как утверждаешь, а наш брат – с Севера, где именно ты слышал эту ложь?
– Да здесь, – купец начал нервничать, – здесь, в Блумсберри, и слышал!
– От кого?
– От… – Купец сглотнул, – от женщины. – Он вовремя увидел у помоста вчерашнего верзилу, и понял, что отмазаться не удастся. – Женщина больно благочестивая это говорила, как не поверить-то?
– Женщина. – Усмехнулся Гарет. – Как она выглядела? Не Барр ли это, случайно?
– Мать… мать Августа она была, так она назвалась. – Купец боялся Барр, но Хлорингов он боялся тоже. Особенно младшего – тот молчал, но так смотрел на него, постукивая кончиками пальцев по подлокотнику кресла, в котором сидел подле своего брата, что мороз по шкуре и в животе стыл противный комок. Убьёт, убьёт ведь! Гакста убил у него дома, что ему стоит убить какого-то купца прямо здесь?! Слушая Барр и Марка, «купец» представлял себе женоподобного смазливого хлюпика, а оно вот как оказалось. Здоровый, как башня какая, а глаза… Святая Анна, страшные-то какие! Ещё и красным горят, как у кота какого… Или у демона, истинный крест, демон! И он добавил:
– Собака с нею была, чёрная… Прошу простить, ваше высочество, ваши, то есть, высочества, бес попутал, пьяный был, вот и ляпнул, больно свята была с виду женщина-то…
– Хорошо. – Гарет откинулся в кресле. – За сплетни про принца крови ты приговариваешься к усечению языка, позорному столбу, пятидесяти ударам плетьми и изгнанию из герцогства. Теперь, что касается девушки.
– Она не девушка и уже давно. – Твёрдо произнёс купец. Усечение языка и порка – страшно, но жить останешься. Но если ещё и с девкой сорвётся, то казнят – или Барр убьёт, и не знаешь, что хуже. – Это такая прожжённая потаскушка, что клейма ставить негде! И это я готов подтвердить, и на Евангелии поклясться, и мои слуги тоже! Я сам пользовал её…
– Когда? – Спросил Гарет, незаметно пнув ногой Гэбриэла, который просто взбесился