– Нет. Ничего я не предъявляю. Тебе показалось.
– Да где уж, мне показалось! Мне вообще ничего никогда не кажется! Я же явно услышала в твоем голосе упрек, не надо мне тут изображать… Хочешь сказать, что плохая мать оставила бедную несчастную доченьку без ужина, да? И сколько же этой доченьке годочков, интересно? Три? Пять? А может, десять? А, бедная несчастная доченька?
– Мам… Ну не начинай, чего ты…
– Я начинаю? По-моему, это ты начинаешь, дорогая! А может, мне тебе такие же претензии предъявить, а? Почему ты для мамочки ужин не соизволила приготовить? Мамочка уставшая пришла, а ужина нет.
– Я ничего тебе не предъявляю, мам. Тем более я у Оли поужинала.
Мама повернулась к ней всем корпусом, ничего не ответила. Протянула руку, нащупала на холодильнике пачку сигарет, поискала глазами зажигалку.
– Вон на столе, рядом с пепельницей, – тихо подсказала Марта.
Мама села на стул, положила ногу на ногу, прикурила молча. Движения ее были замедленными, взгляд то ли задумчивый, то ли равнодушно плывущий – такой взгляд обычно бывал у нее слегка под хмельком. Выпустив первую порцию дыма, вяло махнула ладонью перед лицом, проговорила тихо:
– Значит, у Оли поужинала, понятно. Да, теперь мне все понятно, что ж… Хочешь сказать, что у Оли хорошая мать, а у тебя плохая, да? Олина мать заботится о дочери, а у тебя мать по свиданиям бегает, своей жизнью пытается жить, сволочь такая, да? Олю мать любит, а тебя, бедненькую, совсем не любит?
– Все, мам, я спать пошла.
Марта развернулась, чтобы выйти из кухни, но мама остановила ее обиженным и по-прежнему слегка плывущим хмельным голосом:
– Нет уж, постой! Если начали, давай выясним все до конца! Чтобы недопонимания не было, чтобы лишнее масло в твоей глупой башке не каталось! Давай, садись, говорить будем! Ну!
Мама ногой подвинула кухонный табурет, показала на него пальцем. Марта села за стол, прикусив губу. Нет, плакать ей вовсе не хотелось. Наоборот, очень хотелось «выяснить», то есть расковырять в себе болезненную точку, которую мама назвала таким простым словом – недопонимание. Как будто, если ее и впрямь расковырять, понимание придет само собой. Да если бы так было на самом деле, господи!
– Значит, у Оли мама хорошая и добрая, а у тебя мать плохая и злая, – повторила мама, слегка качнувшись на стуле. – Олина мама живет интересами дочери, а твоей матери подобные интересы неинтересны? Это ты мне хотела сказать, да?
– Да, мам. Ведь на самом деле все так и есть, разве это неправда? – подняла на нее глаза Марта. – Оля с мамой очень близки, они живут, как две подружки, и мне иногда завидно становится, когда я за ними наблюдаю. Просто завидно, понимаешь?
– А что именно у тебя вызывает чувство зависти? Что мама облизывает Олю, как обезьяна облизывает своего детеныша? Что пылинки с нее сдувает? Что заменила свои собственные женские интересы интересами дочери? И ты считаешь, что этому можно завидовать, да?
– Ну да. А что в этом такого?