– Я же не дочка, – тихо сказала Ханна. Мама на секунду окаменела, потом очнулась, вытерла крем о халат и быстро села рядом с Ханной. Помолчала минутку.
– И что? – спросила так же тихо.
– Ты же меня не родила?
– Нет, – сказала мама, глядя в ту же точку, что и Ханна. – Но что это меняет? Я же любила тебя все эти восемь лет. И дальше буду любить.
Ханна вздохнула. Она не знала, что сказать, как объяснить, что мир перевернулся и встал на голову. Что в мире всё-всё изменилось, и непонятно теперь, как жить. Вернее, мир и раньше, оказывается, был другим, не таким, как она думала
Мама обняла Ханну за плечи, притянула к себе. Ханна не сопротивлялась.
– Ханночка, малыш, – ахнула мама. – Ты же всю шею стёрла! Тебе же больно!
Ханна осторожно повела головой:
– Ага. Но какая разница.
– Снимай скорее это платье, надо зелёнкой намазать.
– Платье красивое, – сказала Ханна. – А зелёнка щиплется.
– Но ты же потерпишь немножко? Я буду дуть.
Ханна знала это. Мама будет дуть, а потом поцелует. Но она не мама.
И она дула, и поцеловала. А Ханна всё никак не могла понять, как дальше жить?
7
До леса я дошла к ночи. Ночь тоже была необычная – небо стало зеленоватого оттенка, и немного стемнело. Уже хотелось спать. Надо было где-то устраиваться на ночлег, а я никогда в жизни не спала в лесу. Даже с палаткой ни разу не ходила, чего уж говорить о нынешнем моём положении: не только абсолютно пустые руки, но и полная нагота.
Я побродила по краю леса, нашла какое-то подобие мха. Лежать на нём было мягко, и даже тепло, потому что мох оказался глубоким, и обволакивал со всех сторон. Я ощущала кожей мягкость неизвестного растения и была ему очень благодарна за существование.
– Прости меня, – я погладила краешек своей постели. – Я тебя примну за ночь. Но ты ведь расправишься потом, правда? Я не очень тяжёлая.
Растение погладило меня в ответ. Я улыбнулась и провалилась в сон, успев заметить сворачивающегося неподалёку в клубок моего крылатого спутника.
8
– Я не пойду в школу, – Ханна завернулась в одеяло покрепче. С головой, и чтобы пятки не торчали. И точно знала, что это бесполезно. Что всё равно придётся вылезти, одеться и пойти.
– Ещё новости! Вставай, опоздаешь!
– Маам, – она высунула нос из-под одеяла.
– Что?
– Не пойду. Там одни гады.
– Вылезай, тебе говорят!
Безысходность. Колготки. Шерстяные. Их ещё бабушка купила, за месяц до смерти. Колючие, но тёплые. Вечный повод для насмешек.
Она – моль. Белая моль в шерстных колготках и свитере. Однажды накрасила глаза, так над ней ржали всем классом, и она потом ревела под лестницей, размазывая тушь по щекам. Ресницы снова стали белыми, а щёки серыми. У одноклассников был восторг. С тех пор Ханна ресницы не красила, и вообще не старалась